– Слышь, студент, – сказал Гена, вставая и хлопнув Макса по плечу. – Пошли, покурим, составь мне компанию, а то одному скучно.
– Ладно, пойдёмте.
Они накинули верхнюю одежду, обулись и вышли на крыльцо.
– Душно в избе, – закуривая, сказал Гена.
– Да, – согласился Макс.
– Как пельмени?
– Вкусные.
– На Галину не обижайся, любит она, как говорится, «наехать». Но всё это не со зла.
– Мне-то чего обижаться, – ответил Максим. – Больше всего она на Вас «наезжала». Когда, например, Вы водку мимо налили.
– Кстати, про водку. Ты видел?
– Что?
– Ты видел, когда я хотел налить, стопки упали?
– Видел. Ну, упали, бывает. Что тут такого?
– Так ведь они неспроста упали! – закричал Гена.
– Неспроста?
– Рюмки стояли ровно, их толкнул ОН. Злодей этот…
– Домовой, что ли?
– Именно так, будь ОН неладен! Я тебе клянусь!
– Меня это не удивляет, я видел, как ОН посуду бьёт и ковшиком швыряется.
– Да, парень, поражаюсь с тебя, так спокойно рассуждаешь.
– Если на домового не обращать внимания, то он перестаёт быть активным. Я это заметил. Вероятно, его подпитывает энергия страха, исходящая от человека. Чем-то напоминает собаку. Псина чувствует, если человек боится её, то она будет лаять на чужака, может и накинуться. Также и с призраком.
– Хм.
– Наверно ОН служит бабке, как та собака. Не любит застолье и пьянки.
– То есть, ты говоришь, что не надо обращать на него внимания? – переспросил Гена.
– Ну да. А вообще, мне было бы интересно изучить природу этого явления. Как ОН, не имея возможности материализоваться, вдруг начинает бросать ковшик или нож.
– В смысле, как ОН это делает?
– Да. Ведь все эти предметы имеют вес.
– Мне кажется, студент, не стоит тебе в это лезть. Посмотри на мою руку и пойми, насколько ОН опасен.
– Меня сейчас больше не домовой беспокоит.
– А что?
– Стоимость проживания. Для меня это слишком дорого, на жизнь не хватает.
– Хочешь, я поговорю с Натальей?
– Поговорите.
– Ладно, пойдём, а то нас опять потеряют.
****
Когда Геннадий с Максимом вернулись, женщины за столом пели «Ой мороз, мороз…», а закончив её, затянули «Рябину кудрявую». Марина смущалась, когда её локтем толкала Галина, давая понять, что студентке нужно поддержать женское общество и петь с ними.
– Гена, давай плесни всем ещё по одной, – попросила Наталья, когда песня закончилась.
Геннадий повиновался, осторожно, придерживая рюмки, разлил спиртное. Женщины выпили.
– Марина, а ты откудова родом-то? – спросила Паня. – Местная? В смысле, из города?
– Да, – ответила девушка, всё также краснея.
– Шибко ты на мою сватью похожа. Царство ей небесное.
– Я сватью твою не помню, – вступила в разговор Галина. – А вот тятю твоёго очень хорошо представляю. Ему также царствие небесное.
– А чего это ты, Галя, его помянула-то?
– Просто тятя твой – Иван Силыч – хороший был мужик, справедливый.
– О да! Этого у него не отнять, – согласилась Паня.
– С Паней мы родом-то из Нижне-Исетска, – пояснила Галина. – Лет пять назад я оттудова окончательно съехала. А ты, Панечкя, в котором году сюда переехала-то?
– Так, сейчас скажу, – задумалась Паня. – В пятьдесят третьем Сталин умер…
– Ой, как мы тогда ревели-то все, – перебила её Галина. – Как ревели! Отец народов всё-таки!
– Ну да, – согласилась Паня. – После Сталина пришёл этот, «кукурузник» – Хрущёв. Так он чего задумал-то.
– Ну?
– Решил он цыган, что по всей стране бродяжничали, сделать осёдлыми. Паспорта им ещё тогда выдавали.
