– Да, да.
– Их в Нижне-Исетск целыми таборами свозили. Машины эти, как его… «ЗИС-5», битком набитые, привозили их, не пойми откудова. Выделяли приезжим хороший пиломатериал, кругляк тоже давали, заставляли строить постоянное жильё. У жителей посёлка до этого наделы были по двадцать пять, а где и по тридцать соток земли на семью. На участках скотину пасли, у кого ульи стояли.
– Да, да, помню.
– Так вот, власти распорядились всем местным землю порезать. Оставляли всего по восемь-девять соток, излишки цыганам отдали. Недовольных тогда шибко много было. Вот и тятя-то мой не захотел там больше жить и продал дом. Все мы переехали на Шарташ, к дядьке нашему, Фёдору Силычу. Получается, в пятьдесят пятом году это было. Здесь отстроились потихоньку. Так вот и живём.
– А мы на цыган как-то не обращали внимания, – сказала Галина. – Они нас не беспокоили. Когда у меня муж умер, с дочерью мы решили разъехаться. Она в Нижне-Исетске осталась, а меня сестра сродная на Шарташ позвала. Тут все и встретились. Да, Панечкя?
– Да.
Галина взяла на колени объевшуюся в буквальном смысле кошку, стала её гладить. Муська, почувствовав себя в центре внимания, заурчала, подставляя под ласки свой распухший живот.
– Ой, Мусенькя, какая ты толстая. Беременная, что ль?
– Прямь, беременная! – ухмыльнулась баба Клава. – Она уж старая.
– Это она пельменями обожралась, – заметила Паня.
– Роди мне, роди хоть одного котёнощкя, – гладя кошку, приговаривала Галина. – Роди мне, роди.
Через некоторое время Муське эта процедура надоела и, спрыгнув, она выбежала в коридор. Оставшись без объекта своих ухаживаний, Галина, в своём стиле, потребовала «продолжения банкета»:
– Генкя! Наливай!
– Да будет Вам, тёть Галь! Мне не жалко, но на посошок оставьте место.
– Тогда не молчи, скажи нам, старухам, хоть что-нибудь интересное.
– Вот сижу, думаю, чего бы Вам сказать, – почесал затылок Гена.
– Ну?
– Но это больше Натальи касается.
Все повернулись в сторону Натальи, которая пыталась вилкой достать солёный огурец из трёхлитровой банки.
– Давай, говори, раз меня касается, – сказала она, отодвинув банку в сторону.
– Я на счёт студента нашего, Максимки.
– А что такое?
– Просит он немного снизить ему плату за проживание. Я сказал, что спрошу у тебя. Хороший он парень.
В комнате воцарилось молчание. Видно было, что для Натальи этот разговор неудобен. Лицо её стало красным то ли от борьбы внутри себя доброй и корыстной сторон, то ли от возмущения поднятой не к месту темы.
– Сейчас ничего не скажу, – наконец выговорила она. – В дальнейшем посмотрим.
Потом все опять сидели, молча, глядя на студентов.
– Ладно, Вы тут решайте. А нам идти пора, – вставая из-за стола, сказала баба Паня. – Галя, ты идёшь?
– Куды ж я денусь-то, – с некоторой досадой ответила Галина. – Зовёшь, так пойду.
– Я вас провожу, – встала из-за стола Наталья.
Её примеру последовала и Клавдия Ивановна. Максим с Мариной понесли свои тарелки на кухню, освобождая стол от лишней посуды. За столом остался только Геннадий.
– Ой! Кто тут все шубы посбрасывал на пол-то? – раздались из коридора удивлённые возгласы женщин.
– Эй, студентик, милай! Ты ль, что ли, шубы всем пообрывал, али Генкя помог? – кричала Галина. – Вы ж тут с имя ́всё на улицу ходили.
– Нет, – оправдывался Максим, выглянув из кухни. – Не мы.
– А кто тогда?
– Не знаю.
– Вон чё! Гляди, аж «с мясом» вырвато, – ворчала Паня.
