Куда же его принципы подевались? Он сел на стол, плюнул на пол: «Сдыхайте вы все… Всё вам не так».
– Не кипятись, Христофор. Куда пойдёшь? До горы-то добраться, может, и можно, это ты прав, – негромким уверенным голосом начал Иван. – Но до города не дойти.
– Телефон бы, Иван.
– Али рацию.
– Телефон? Рацию? – Иван сам зло заорал. – Пошли, мужики, где баб поменьше. Хоть покурить да поразмыслить без ихнего визгу.
Уже совсем рассвело. Вода прибывать перестала. С крыши я уточнил обстановку: дома снесены не все, то там, то здесь из-за нагромождённых торосов льда виднелись редкие чёрные крыши. Стоял лёд, стояли на месте и крыши, казалось, они не принадлежат домам, а просто лежат поверх льдов.
Барак бабы Нюры стоял. Они с дедом вовсе и не утонули, сидели вдвоём на крыше барака и держали корову за рога, а вокруг – вода до конька крыши и льды. Несколько храбрецов по льдинам в лодке добрались до них, хотели снять, да где там, бесполезно, от коровы их было не оторвать.
В унынии и вынужденном безделье проходил первый день. Каждый ел, что прихватил, если прихватил, хуже было с питьевой водой.
К вечеру вода в реке не прибыла.
– Давайте, детки, прилягте здесь, вот и место свободное, – упрашивала мама нас с сестрой.
Она постелила своё пальтишко на пол. От пережитого мы мигом заснули.
Новое утро ничего нового не принесло. Вода в реке не уходила, лёд стоял. Дети плакали, хотели есть, пить. Воды вокруг много. Но пить никто не решался, она была тёмная от ила и с мусором.
Мужики куда-то засобирались, сели в лодку и отправились только им знамо куда. Нашей радости не было границ, когда после долгого отсутствия они вернулись. Оказывается, пекарь вспомнил, что поставил хлеб в пекарне перед случившимся, а сейчас предположил, что его можно взять целым, так как пекарню не снесло льдами, и, по его предположениям, печь не полностью в воде.
Хлеб не успел допечься, вода залила низ печи. Но ели и были довольны таким.
Время томительно тянулось, но лёд и вода не собирались уходить. Огромные ледяные торосы вцепились в деревню, не желая с ней расставаться.
– А ну, Мария, говори давай, какая погода будет, когда вода схлынет? Зря, что ли синоптиком работаешь на своей метеостанции?
– Знаете, я и сказать ничего не могу. Приборов нет… Да и вообще, может, Женя бы, муж, и сказал что, он поопытней меня, да вот сама не знаю – жив ли. Дома остался.
Бабы печально вздохнули, вспомнили, кого ещё нет в школе, кто ещё мог быть во льдах.
– Одно я вам скажу, – мама или решила успокоить, обнадёжить людей, а может, уверена была: – Завтра должно быть солнце и тепло, вода уйдёт, – потом она добавила: – Если этого не случится – можете со мной не здороваться.
– Кабы завтра хоть, так ладно. Дети-то ревьмя ревут, болеют, есть хотят. Смотри, того и Господу Богу душу кто отдаст.
– Ни воды вскипятить, ни обсохнуть. Ладно, если завтра.
Назавтра действительно сошли низкие тучи. Но странное дело – как не светило яркое солнце, тепла не было, холодом несло от кругом стоящих льдов.
На третий день к обеду в небе загудел кукурузник. Ханафеев, похожий теперь на одичавшего индейца, влетел первым на крышу и завопил, махая пальто над головой.
– Сюда, сюда. Не видите, гибнем. Спасите… – Силы ему изменили, пальто улетело в воду, сам опустился за трубу.
Самолёт сделал несколько кругов над школой, выбросил уйму спасательных кругов, совершенно бесполезных, не причинивших никому вреда, и улетел.
