Я о себе всегда был лучшего мнения, чем на самом деле позволяли фактические обстоятельства. Все видимо оттого, что мама вслух при мне говорила о моей исключительной памяти – я якобы в полтора года со слуха выучил книжку, которую мне читали, а потом, если читали неправильно, исправлял по памяти. Затем, лет в пять я будто бы ловко имитировал белорусское произношение и здесь решили, что у меня гуманитарные наклонности и способности к изучению иностранных языков. Никакое из предположений не оправдалось – память у меня обыкновенная, а со временем она всё хуже, имитировать акценты я не умею, а что выучил кое как английский язык, так это жизнь заставила.
Впрочем, какие-то способности у меня, видимо, были, но заключались они, похоже, в понимании собственной ограниченности. Но не только: я всю жизнь живу с хорошим аппетитом, и это не всегда удобное существование. К примеру, кто-нибудь умеренно поест, а затем, может быть, ещё раз только на следующий день. Не то я. Я требую от себя как минимум трехразового питания, а иногда мне нужно питаться даже чаще, чем трижды на день. Также, воспитание мое, тем не менее, усложнило ситуацию, поскольку изначальная установка на одаренность осталась, а столкновение с жизнью не оставляло тем временем сомнений в том, что одаренности никакой и нет вовсе. Довольно печально всё это было ощущать.
Было печально, но возраст, кажется, взял своё. В какой-то момент, ожидания некоего будущего, когда способности помноженные на труд раскроются как розовый бутон, завяли, опреснели, стали похожими на вчерашний чай, забытый в стакане на кухне. Холодный неитересный напиток былой жизни.
И здесь началось что-то новое. Я люблю музыку и кое-что могу рассказать или даже провести сравнительный анализ. Например, пианист Святослав Рихтер перенес в пожилом возрасте сложную сердечную операцию, а потом записал Английские Сюиты Баха. Когда слушаешь запись, кажется что играет юный ученик, только начинающий познавать эту музыку. Его игра почти наивна и нетороплива; из неё изъят опыт исполнителя – музыкант играет так, словно нотная запись открыта впервые.
Что-то похожее происходит с жизнью после пятидесяти. В ванной комнате оглянешься – диву даешься вещественности умывальника, бритвы, ясности существования тюбика с зубной пастой. Материальный мир – внутри и снаружи и вдруг полная невозможность его познать, но словно протянутая рука – сам этот мир: бери в руки щетку, выдавливай на неё пасту, учись жить.
Друг, как было сказано, должен приехать из Гомеля. И как же это будет выглядеть? Лишь однажды за долгие годы я встретил человека внешне похожего на Андрея. То есть, совсем непохожего, а похожего в проекции. Он был лет на пятнадцать старше, а Андрея я на тот момент лет пятнадцать не видел. И я подумал, что если Андрей хорошо сохранится, то сможет, наверное, выглядеть похоже.
Но человек – не сыр, ему незачем хорошо сохраняться. У Андрея в юности всё лицо было в угрях и оспинах, я с ним даже за компанию сходил к врачу. А что мог посоветовать врач? Врач сказал не есть колбасу, и то было хорошо, что как раз наступали времена китайской тушенки и маринованных кабачков, а колбаса пропала с лица земли незаметно, как вымерший вид насекомых. Теперь зато никаких оспин и угрей, чистое лицо моложавого человека. Он зашел ко мне в квартиру, и я увидел, как краска смущения начала подниматься по его шее и вскоре заняла все лицо. Он мудр и, видимо, простил меня, а если не простил, то этого я никогда не узнаю. Я ему постелил в коридоре на раскладушке, от водки он отказался, а грог пил с интересом и жаркое ел с аппетитом. Настоящий друг.
