Рыцарь короля Артура, несомненно, вызвал бы убийцу на поединок, поверг его наземь и, отвергнув мольбы о пощаде, срубил бы ему голову. Но Ярец отлично понимал, что он-то не рыцарь, и станет ли еще Меченый с ним биться? А если и станет, то у Ярца ведь нет ни оружия, ни пансыря, и биться ему, иноку, не подобает – отец-игумен ни за что не даст на это благословения.
Нужно было что-то придумать. Может быть, проследить за Меченым? Да чего за ним следить – раз уж приехал он среди ночи, значит, Маркел проводил его в гостевую келью, где для редких костей монастыря были приготовлены подушки, перина и умывальник. Пойти туда ночью, пока он будет спать? Вломиться, и пока он не опомнился, жахнуть топором? А что потом? А потом – пропадай душа, что уж. Все одно, жизнь в монастыре ему опостылела.
Теперь нужно было только дождаться ночи, когда Меченый будет уж видеть десятый сон. Дрожащими от волнения руками Максим открыл неоструганный сундучок без замка – запирать вещи на замок в монастыре не полагалось, и на дверях кельи замка, конечно, тоже не было. В сундучке этом помещалось ныне всего Максимово имущество: запасная свитка, сапоги, Псалтырь, Часослов, Евангелие, да под ними схороненная – тетрадь с переводом Малория.
Книги такие, недуховного содержания, в монастыре, конечно, были под запретом, и ежели бы кто Максима за чтением такой книги застал, то получил бы он великую епитимью, бил бы поклоны дня три без всякого отдыха прямо на улице – хоть в дождь, хоть в метель. А книга бы, конечно, в печку отправилась. Потому читал он ее тайно, положив поверх Часослова.
Читая книгу эту, вспоминал он о том, что мог бы и он скакать по полям на коне, носить доспехи и поражать врагов мечом булатным или копием. Да вот, не сложилось. Как угодил он тринадцати лет в монастырь, так, верно, и суждено бы ему было здесь состариться, если б Меченого не встретил. А так хоть умрет, как воину подобает: понесет кару за жизнь вражескую.
Раскрыл он сейчас книгу Малориеву на том месте, где Бомейн Прекраснорукий отправляется вызволять леди Линессу из плена Красного рыцаря. Самое это его любимое место было во всей книге. Потому что Бомейн долго жил при дворе короля простым кухонным мужиком, и никто не знал, что он на самом деле рыцарь, пока он подвиг не совершил. В этой истории Максим видел отражение его собственной судьбы: вот он также живет в иноческом чине, а сам – сын боярский, считай, тот же рыцарь. Он все ждал, когда же дождется своего подвига, и вот, видать, дождался, хотя и не совсем такого, о каком мечталось.
Но сейчас чтение, конечно, не шло на ум, глаза скользили по буквам, которые не складывались в слова. Неужели же все вот так и закончится для него? А может быть, убить Меченого да податься в бега? И в лесу ведь люди живут.
Но не успел Максим хорошенько это обдумать, как послышались под окошком кельи торопливые шаги, а тут и дверь скрипнула, так что едва он успел книгу захлопнуть, как на пороге возник отец-игумен.
Был тот весь седой, тощий, сутулый, но было в его манере держаться что-то эдакое, величественное, словно он один что-то такое на свете знает, чего не знают другие. Когда Максим читал в книге про чародея Мерлина, то представлял его похожим на отца-игумена.
Сейчас, однако, этой величественности, как не бывало: глаза у игумена бегали, руки перебирали четки быстро-быстро.
– Благослови, отче, – проговорил Максим робко, подставив ладонь, хоть игумен его и так благословлял – часу еще не прошло. Тот, однако, перекрестил машинально, не глядя на него.
