Тут же он почувствовал, как краснеет.
– Извини, голубь, – сказала Василиса, отсмеявшись. – Сынок у меня один только был, да я его, крохотного еще, схоронила. А ныне у меня только дочка Стеша, вот, прошу любить и жаловать.
Максим странной девице коротко поклонился.
– Могу я, конечно, ее послать, но только если дашь своего коня, – сказала мельничиха, раздумчиво. – На коне еще – туда-сюда. Не догонит никто, глядишь.
– Как же я коня дам? – ответил Максим. – Конь монастырский. Сядет на него твоя дочь – ищи ее потом да свищи, а что я келарю скажу?
– Тьфу ты! – сплюнула мельничиха раздраженно. – Тут такое творится, а он думает только о том, чтоб клячу не увели! Ну, сиди тогда тут, стереги ее до утра!
– Ты меня, матушка, с ним отпусти, – сказала вдруг девица. – На одном коне как-нибудь доедем. Мне с ним худа не будет, я знаю.
И как-то так она по-особенному сказала слово «знаю», словно в нем заключалось нечто тайное, только промеж ней и матерью известное. Мать в ответ на нее тоже посмотрела по-иному, чем прежде.
– Ну, коли знаешь… – протянула она с сомнением. – Тогда поезжай, конечно. А все-таки, ночным делом… Ну, да ладно…
– Только ты, инок, ее береги, – сказала напоследок Василиса, когда они уж на двор вышли. – Одна она у меня, больше никого не осталось.
– Ох, матушка, – Стеша поморщилась. – Я чуть не каждый день в лес хожу, и без коня, и без него, вот, а ничего со мной не делается.
Помог ей Максим взобраться на конскую спину, затем сам сел позади, стараясь к девице не прикасаться – иноку это ни к чему. Волосы Стеши пахли полынью и еще какой-то травой, незнакомой и пряной. Максим со смущением подумал, что сидеть к ней так близко ему очень нравится, но старался эту мысль от себя гнать. Он и так-то не много девок видал, живучи сперва в усадьбе дяди, домоседа и отшельника, а затем – в монастыре. А уж чтобы девки ходили в портках, обтягивающих крепкие бедра – этакого стыда он и вовсе не видывал. А Стеша, кажется, этим не смущалась нисколечко.
– Как же ты можешь знать, – сказал ей Максим, когда они потихоньку выехали со двора мельничихи, – что со мной тебе худого не будет?
– Да уж я знаю, – ответила Стеша коротко. – Я в лес завсегда одна хожу. Там поневоле научишься чувствовать, где лихо притаилось, а где его нет.
– И что ж, во мне нет его?
– В тебе-то? – Стеша усмехнулась. – Нисколечко.
– Ну, положим, что так... Но вдруг что помимо моей воли в лесу случится?
– Коли и случится… все равно, я жива останусь. Мне это явлено было, – ответила она непонятно. – Долго говорить, ты не поймешь. Но матушка знает, что коли мне что явлено, то, значит, так и будет.
– Видение тебе, что ли, было? – переспросил Максим. Отец-игумен всегда говорил, что видения пророческие Господь посылает только святым подвижникам, которые пред тем много Ему порадели. Стеша на святую подвижницу совсем не походила, да и много бы порадеть не успела при всем желании – уж больно молода. Таким видения известно, кто посылает. Точно не Господь.
– Неа, не видение, а… – Стеша на миг призадумалась, – просто знаю, и все. Находит на меня иногда: трясет меня так, что иной раз головой об пол бьюсь и себя не помню. И в ту пору я всякое я вижу такое, над чем в грядущем люди плакать будут.
– Что же ты видишь? – спросил Максим. От такого разговора холодок у него прошел по спине. Правду она говорит или только смеется над ним?
