Как долго мы изучали друг друга? Понять это важно, чтобы яснее представить необычность происходящего. Если говорить обо мне, то самое удивительное, что за эти мгновения я успела перебрать в уме десятки возможных ситуаций, когда могла хотя бы мельком видеть незнакомца в доме, – успела подумать с досадой, что мое положение обязывает знать всех, кто бывает в усадьбе, и не допустить появления чужих. Между тем незваный гость на башне – помнится, он был без шляпы, и я расценила это как странную вольность – разглядывал меня в прозрачных сумерках столь же пристально и не менее озадаченно. Нас разделяла весьма широкая лужайка, так что задавать вопросы было бы бесполезно. И все же в нашем противостоянии наступил момент, когда молчание сделалось нестерпимым, – будь мы поближе, кто-то из нас двоих непременно нарушил бы его. Человек стоял у крайней бойницы, и меня удивило, до чего настороженно он замер, опираясь руками на каменный выступ. Я видела его столь же отчетливо, как буквы, которые мое перо выводит на бумаге. Немного погодя, точнее, через минуту незнакомец, словно желая продлить представление, медленно, не сводя с меня тяжелого взгляда, двинулся к противоположному краю площадки. Я и сейчас вижу его руку, вижу, как скользит она от одной амбразуры к другой. Дойдя до следующего угла, человек постоял еще немного, а потом медленно отвернулся, но и тогда я не переставала ощущать на себе его взгляд. Незнакомец повернулся спиной – и больше я ничего не видела.
Дело не в том, что я кинулась прочь, не дожидаясь, что произойдет дальше, – напротив, потрясенная до глубины души, я не могла двинуться с места. Неужели в усадьбе кто-то скрывается, неужели в ней есть свои «удольфские тайны»? А может быть, выжившего из ума родственника держат под замком в потайной комнате? Не знаю, долго ли я терзалась вопросами, долго ли, снедаемая любопытством и вместе с тем мучимая страхом, стояла на том месте, где посетило меня видение. Помню лишь, что, когда вернулась домой, уже стемнело. Вероятно, в каком-то беспамятстве я металась по окрестностям, не отдавая себе отчета, куда иду, и кружила так, наверное, мили три. А между тем близились события, которым предстояло ввергнуть меня в такую бездну отчаяния, по сравнению с которым мое смятение, вызванное первым предвестием беды, покажется всего-навсего естественным человеческим волнением. Не менее странным, чем само происшествие, было то, что случилось со мной по возвращении, когда я встретилась в холле с миссис Гроуз. Эта картина и по сей день отчетливо стоит у меня перед глазами: просторный холл, отделанный большими белыми панелями, яркий свет лампы, портреты на стенах, красный ковер на полу и удивленный взгляд моего доброго друга – этот взгляд сразу же сказал мне, с какой тревогой она ждала меня, не понимая, куда я запропастилась. Я уже готова была рассказать ей о своем загадочном приключении, но по искренней радости, с какой она кинулась ко мне, вдруг поняла, что не услышу от нее никаких разъяснений, способных пролить свет на случившееся. Это кажется невероятным, но при взгляде на милое лицо миссис Гроуз слова замерли у меня на губах, и странное дело, зловещий смысл происшествия в полной мере дошел до меня в тот момент, когда я решила промолчать, пощадив своего друга. Это так и осталось загадкой, почему я по-настоящему испугалась только тогда, когда почувствовала, будто что-то сковало мне язык. Пока я стояла в уютном холле под недоуменно вопрошающим взглядом миссис Гроуз, во мне произошел полный переворот. Я принялась сбивчиво лепетать в свое оправдание, что хотела подольше побродить в такой чудный вечер, и, посетовав на обильную росу, из-за которой промочила ноги, поспешно поднялась к себе в комнату.
