Повороты судьбы. Часть 1. Рыжая - страница 61

«Да нет у меня никого!» – синие глаза Соболева продолжали рассматривать девушку, отмечая её маленький нос и пухлые чувственные губы. Досадуя на то, что ведёт себя как неопытный школяр, Герман,  небрежно засунул руки в карманы шорт.

«Теперь есть!» – девушка улыбнулась ровными жемчужными зубами.

«Ты?» – Соболев нашёл в себе силы, и, стряхнув с себя оцепенение, насмешливо усмехнулся своей фирменной, чуть надменной, ухмылкой. В глазах незнакомки на сотую долю секунды, как показалось Соболеву,  промелькнуло разочарование.

«Нет нужды играть роль, – Рыжая покачала головой, отводя взгляд и устремляя его в безбрежную морскую даль. – Просто будь собой, милый! Найти трудно, а вот потерять легко!»

«Как тебя  зовут-то?»

Незнакомка ничего не ответила, только лишь обернулась через плечо с едва обозначившейся на губах улыбкой. К ним приближался высоченный накаченный светловолосый верзила в ковбойской шляпе и чёрных джинсах.

«Это что ещё за фраер??» – пронеслось в голове у Соболева. Поравнявшись с ними, парень  взял  незнакомку  за руку и, коротко бросив: «Пойдём!», повлёк за собой. Понимая, что ещё минута, и она пропадёт из его жизни, Соболев властно схватил её за другую руку, по-хозяйски потянув на себя. Девушка, оказавшись предметом делёжа, обречённо посмотрела в ясное безоблачное небо. Девушка, высвободив обе руки, покачала головой, тепло улыбнулась сначала Соболеву, потом верзиле,  а затем медленно пошла прочь, с каждым шагом удаляясь от них всё дальше и дальше. Мужчины, не в силах сдвинуться с места, стояли и смотрели ей в след,  пока тоненькая фигурка  девушки, превратившись в едва заметную точечку, не исчезла за линией горизонта.

Соболев проснулся резко, будто от толчка. По каналу «СТС» шла передача «Шесть кадров». Рядом, на широченном диване, примостилась Маруся с блокнотом для рисования.

– Я поставила чайник, пока ты спал! – деловито сообщила девочка, оторвавшись от  увлекательного занятия. – Па-ап, давай поедим зефира в шоколаде? – предложила она, аккуратно надевая колпачок на фломастер.

Герман нахмурился: по всему выходило, что это был всего лишь сон, прекрасный, таинственный, но сон это всего лишь сон. Ощущение потери было сродни душевной боли. Он отдавал себе отчёт, что девушка являлась всего лишь фантазией, но  понимал одно: с этой самой поры её облик будет для него наваждением, и в каждой встреченной рыжеволосой женщине любого возраста он будет искать желанные черты знакомого до боли лица. Не слова ни говоря, он забрал у дочери блокнот, где та рисовала забавных полосатых зебр,  чёрный фломастер,  и, перевернув страницу, стал по памяти воспроизводить на бумаге портрет рыжеволосой красавицы. Штрих за штрихом появлялся набросок, напоминающий  облик прекрасной незнакомки. Герман был неплохим портретистом, мог с точностью и до малейших деталей воспроизводить на бумаге лица людей, вдыхая в бездушные рисунки присущие им одним черты и живость характера. Маруся, склонив голову набок,  заинтересованно наблюдала за отцом. Мать свою она не помнила, а потребности в женской заботе и ласке у неё не возникало, так как чрезмерная любовь  отца с лихвой перекрывала отсутствие в жизни девочки матери. Отдавшись полёту мысли, воплощая на альбомном листке женщину своей мечты, Герман так погрузился в работу, что даже уловил ненавязчивый ванильный запах рыжеволосой красавицы из сна. Ощущение её присутствия в этой комнате было настолько реальным, что Соболеву начали мерещиться образы: вот она сидит в своей полупрозрачной тунике напротив него в кресле и с таинственной  полуулыбкой наблюдает за процессом, заложив за ухо мешавшую прядь волос. Опасаясь забыть, не удержать в воспоминаниях  лицо незнакомки, Герман рисовал как одержимый, выделяя зелёным фломастером её глаза, заштриховывая рыжим цветом длинные волосы, крупными кольцами ниспадающие до спины, розовым – пухлые чувственные губы. Маруся как завороженная созерцала процесс, а когда Соболев закончил рисовать, спросила, обнимая отца: