* * *
Просыпаюсь утром 21 августа 1937 года. В квартире – хаос. Все вещи, книги разбросаны по полу. Мама и бабушка в слезах. Отца нет. Сестренка испуганно смотрит на меня. Мама с плачем говорит:
– Отца арестовали.
Не поняла, что это такое, но почувствовала только одно: с отцом произошло что-то страшное. Позднее мама рассказала нам, что ночью к дому подъехала черная машина. Из нее вышли несколько мужчин и направились к нашей квартире. Громко постучали в дверь и шумно вошли, сказав, что будут делать обыск и должны арестовать отца. Среди них был товарищ отца, который нередко бывал с женой у нас в гостях. Он сказал:
– Владимир Адамович, я должен вас арестовать.
Начался обыск. Тщательно обыскивали каждый уголок квартиры. Перерыли постели, шкафы, книги, даже посуду на кухне. Дошла очередь до моей детской кроватки, в которой спокойным сном спала я. Подошли к ней. Хотели поднять меня и что-то искать в кроватке. Но отец и мама попросили:
– Не будите ребенка. Не тревожьте и не пугайте ее. Там ничего нет.
Все-таки у кого-то из них дрогнуло сердце. Трогать меня они не стали.
В это время у нас гостила бабушка (по маме), которая жила в таком же небольшом уральском городке, ближе к Северному Уралу. При обыске она очень испугалась. Бабушка страдала так называемой «медвежьей болезнью». Это значит: как только человек неожиданно испугается, возникает расстройство кишечника. Бабушка просит, чтоб ее отпустили в туалет. Он находился у нас в сенях квартиры. Ее не пускают. Она буквально стала умолять об этом. Разрешили. При этом всю одежду на ней проверили и в сопровождении человека разрешили выйти.
Мама рассказывала, что во время обыска отец был безучастен, какой-то отрешенный от всего происходящего, буквально парализованный. Когда его повели, он попросил разрешения проститься с детьми. Разрешили. Он подошел к нашим кроваткам, поцеловал нас. Потом сказал маме:
– Катюшка, я ни в чем не виноват. Это недоразумение. Разберутся, и я скоро вернусь.
Мама, вся заплаканная, берет меня на руки и подносит к окну. Вижу, что на перроне вокзала стоит пассажирский поезд. Мама ставит меня на подоконник, показывает рукой на один из вагонов поезда и говорит:
– Смотри, вон в том вагоне стоит твой отец.
Он стоял в тамбуре вагона и смотрел на окна квартиры. Я увидела его, закричала, стала вырываться из рук матери:
– Папа, куда ты? Я хочу ехать с тобой!
Он махал нам рукой. Так последний раз я видела своего отца. До сих пор поражаюсь, как в те жестокие времена находились и хорошие люди: отцу разрешили проститься с нами во время ареста, разрешили выйти в тамбур вагона, чтобы он помахал нам рукой.
Когда сейчас читаю о жизни людей в тот период, то считаю таких людей буквально совершившими подвиг. Ведь за эти действия они могли сами поплатиться.
* * *
Во время ареста отца маме предъявили документ, который содержал категорическое требование – освободить квартиру в двадцать четыре часа. Всей семьей начали собираться и укладывать вещи. Помогали и мы с сестрой. За несколько часов продали нашу любимицу – корову Жданку. До сих пор у меня звучит в ушах плач, с которым мы ее провожали, когда новый хозяин на веревке повёл ее со двора. Исчез и Ярик. Не знаю, куда его дели.
Собрав нехитрое свое имущество, мы в тот же день к вечеру освободили квартиру и поездом поехали к бабушке. Как нам повезло, что она была у нас, а то мы бы просто были выброшены на улицу.
