Однажды мама взяла меня с собой, когда поехала в очередной раз с передачей в тюрьму. Как сейчас вижу такую картину: окраина города (это место называется Красный Камень), заканчивается улица жилых домов, а дальше на пустыре – ряд бараков. Окна в них не застеклены, а забиты досками, между которыми оставлены щели для того, чтобы внутрь проникал свет. В таких бараках сидели заключенные. Вокруг них на каком-то расстоянии – оцепление из охранников. За ними – огромная толпа людей, в основном женщины. В этой толпе стояли в очереди и мы с мамой. Вдруг мама показывает мне рукой на один из бараков и говорит:
– Там твой папа.
Не знаю, откуда она это взяла? Может, это было и не так? Ни слова не говоря, вырываюсь из толпы и бегом, мимо охранников, к этому бараку. Один из них закричал и – за мной. Это был человек среднего возраста, коренастый, полноватый. Видимо, я так быстро бежала, что он меня не смог догнать. Прильнула к забитому досками окну, начала неистово стучать по нему, крича и плача:
– Папа, папа, это я!
Тут подбежал ко мне охранник. Схватил меня под мышки и потащил к толпе. Мама рвалась ко мне, но ее удерживали. Я вырывалась, била охранника ногами, старалась укусить. Всю эту картину наблюдали люди, стоявшие в очереди. Затем он бросил меня в толпу со словами:
– Не распускайте своих щенков!
Мама была буквально обезумевшая. Рыдая, схватила меня и стала осматривать. Никаких повреждений не было. Так ярко в памяти моей все это сохранилось до сих пор, что даже сейчас не могу писать эти строки без слез. Самое страшное было то, что эти люди были не чужеземцы, не враги, а свои!
Тяжкие испытания начались в моей жизни. Наступил праздник Великой Октябрьской социалистической революции. Это была ее двадцатая годовщина. Мама снова поехала в тюрьму с передачей для отца. В этом городе жила семья друга отца, тоже железнодорожника. Наши семьи дружили, мы часто бывали у них в гостях, они приезжали к нам. Жили они в небольшом двухэтажном доме поблизости от вокзала. В семье трое детей, сын и две дочери. Младшая, Вера, была со мной одного возраста, мы с ней были подруги. Когда мама ездила с передачами отцу в тюрьму, то останавливалась на квартире у этой семьи.
Очередной приезд мамы. Она сразу с вокзала поехала в тюрьму. Но почему-то передачу отдать не смогла. Ей там кто-то сказал, что ее должны арестовать. Надо было представить ее состояние! Она пришла на квартиру и рассказала об этом супругам. Те встали и ушли в другую комнату, прихлопнув за собой дверь. Мама осталась одна и все поняла. Повернувшись, вышла из дома и побрела к тюрьме. Как позднее рассказывала, она не поехала домой, так как не смогла бы вынести, если б ее арестовали дома, отрывая от нас – детей. Приняв такое страшное решение, она побрела к тюрьме, где ее и арестовали. Надо было представить, какое мужество было у этой женщины! Итак, мы лишились и матери.
Когда я подросла, и мама рассказала мне об этих друзьях, я очень сурово осуждала их. Она же меня останавливала и разъясняла, что нельзя быть такой жестокой. Они не виноваты. Время было такое – с трудом соглашалась с ней. Я конечно понимала, если бы она не ушла, ее арестовали бы в их квартире. Еще неизвестно, чем все это закончилось. У них ведь трое детей. Сам арест был бы для детских душ страшной травмой, не говоря уже о последствиях.
Теперь мне все понятно, осознаю и не обвиняю их, но как-то непроизвольно дает о себе знать боль от той малой царапинки на душе, которая, по-видимому, никогда не исчезнет в моей жизни.
