Денкис кивнул, подтверждая правильность слов учителя. Он слышал эти слова с детства, они сопровождали его всю жизнь: все годы, все дни. Об этом говорили ему родители, учителя, наставники Школы Исследователей, служители Храма… и его, лично его учитель Энко говорил о том же.
Почему же сейчас он повторяет эти слова, но в голосе его нет прежней веры, прежней убеждённости в своей правоте?
Что смутило его? Что заставило пересмотреть прежние свои взгляды?
Что нашептала ему старая эта, жёлтая, едва не осыпающаяся пылью бумага?
– Мы думали, что познали, наконец, себя, выполнив свой главный долг перед Творцом, – сказал Энко.
И на мгновение приложил палец к виску.
– Думали…
Энко отрицательно качнул головой.
– Заблуждались, Каэ. Мы просто нашли подходящий духовный транквилизатор для нашего мира. Победили, так сказать, дурные страсти… Или сделали вид, что победили. Возможно, наши заблуждения были полезными. До поры до времени – они обеспечивали гармонию в общинах Зелёного Мира, уберегали вас от войн, социальных потрясений, амбиций агрессивных вождей… От которых, кстати, Мир избавился во многом благодаря нам и нашим так удачно пришедшемся вам по нраву… заблуждениям. Мы были уверены в том, что создали универсальный рецепт если и не абсолютно счастливой, то уж, по крайней мере, вполне достойной и бесконфликтной жизни. О, эта наша вечная, неизбывная, неисправимая, всегда слепая самоуверенность! Почему, почему она вовремя не оставила нас?
– Мы не были встревожены первыми полётами наших исследовательских кораблей за пределы нашей звёздной системы, – говорил Энко.
И голос его стал подрагивать от волнения.
– Мы вместе со всеми приветствовали открывателей новых миров, исследователей бесконечно отдалённых от нас планет, капитанов, наносивших на карты рисунки и координаты новых звёздных систем. Информация потоком шла в базы данных исследовательского флота, экспедиции Мира всё дальше и дальше уходили в чёрные океаны Космоса, и мы были счастливы, счастливы вместе с вами. Нас не насторожили даже первые контакты наших исследователей с представителями тех миров, где были разумные, хотя поначалу и весьма простые по устройству общин формы жизни. Даже тогда сердца наши не дрогнули! Никакого озарения, Каэ, никакого!
Энко замолчал, делал пару загов, держась за сердце, и, застонав, опустился в старинное жёлтого дерева кресло с толстыми гнутыми ножками, что стояло в углу комнаты.
Каэ встревожено бросился к нему. Наклонился, тихо тронул за локоть.
– Учитель, сердце? Вызвать врача? Есть лекарства здесь?
Энко поднял руку и поводил её в воздухе, будто пытаясь отмахнуться или попросить Каэ о молчании.
Достал платок и, откашлявшись, вытер слюну по уголкам рта.
– Ни к чему…
Каэ присел на корточки у кресла, чтобы не быть выше учителя.
– Не надо лекарств, – отдышавшись, сказал Энко. – Это место – само лекарство. Только вот лечит не сразу. Надо подождать… Я до сих пор не привыкну к некоторым особенностям моего жилища. Иногда делаю резкие движения, говорю громко, не сдерживаю эмоций… Здесь так нельзя! Это надо запомнить, Каэ. Это полезно знать: надо уметь сдерживать свои порывы. Иначе… Возникают вот эти фантомные боли… Как я сказал?
Энко улыбнулся и хлопнул себя по лбу.
– Вот ведь пошутил, старый дурак! Фантомные боли!
И рассмеялся.
«Смеется – значит, легче стало» подумал Каэ.
И встал. На пару шагов отошёл – в середины комнаты. Он и сам не мог понять, почему ему так захотелось постоять у стола, заваленного рукописями. Протянуть руку к листкам… И что? Потрогать их?
