Весной 2022 года, Заяц придумал для дочки Любочки забаву. Если самолёт летит и за ним пишется дымовая буква «V» – это значит к дождю, а если «Z», то к солнышку. На самом деле не было никаких знаков, но полоротой, белобрысой дочке было интересно.
К лету местные жители привыкли к тому, что над речкой низко пролетали заряженные «сушки» на Чугуев и Сумы, они никого не пугали, но будили, потому что ранний полет поднимал сразу и тут же к окнам. Кто там? Свои, или хохлы напали? За год с лишним прекратили и вовсе бояться. Никто не уехал, не убежал. Да и как бросить хозяйство? Пусть это уже не то хозяйство, что водили деды и прадеды. Даже в оккупацию не уходили отсюда, разве только за речку. Да и не пугали никого украинские братья. Они ведь родня, тут граница рядом. Кто посмеет своих бить?
Огородов никто не бросил, провидя тяжелую и голодную зиму и предчувствуя, что самые нехорошие прогнозы ещё сбудутся. Вот только это извинительное название: «СВО» сильно раздражало людей. Тут их несколько лет готовили к войне, а вместо войны так и тянулось это странное «СВО». И как это понимать? С войной проще и яснее, не особо, конечно, ясно, кто на кого и зачем, но, зная про войну, понятнее, чего ждать. А уж когда с телевизора вещали, что враги – это их родственники «вон оттуда», из-за плетня, так совсем смеялись. Нет, это кто угодно, но не они! Потом уже, когда начали утюжить приграничье с украинской стороны, у многих возник вопрос: почему, кто враг? Но никто не давал ответа, кто враг. И об этом предпочитали здесь молчать.
А вот по другую сторону всё было совсем наоборот.
Скоро с той стороны объяснили, кто против кого, что для хохлов эта война считалась священной, а для наших – захватнической. Впрочем, не для всех. Но! Становиться на чью-то сторону было рано, никто не вынуждал. И только интеллигентные свидетели соцсетей, абстрактные гуманисты и диванные воины сразу разделились на патриотов и либералов, а простой народ затих в ожидании, о нём как будто и вовсе забыли. Продолжалась обыкновенная, традиционная русская жизнь, многажды изображённая в произведениях Фонвизина, Гончарова, Гоголя и Салтыкова-Щедрина и почти совсем не тронутая реалиями века двадцать первого.
Тишайшее кладбище, куда уже почти полными семьями переселились жители этого рубежного села, навещали артиллеристы. Они приезжали, отстреливали из САУ «Акации» или «Гвоздики» и спешно уезжали, чтоб их не накрыло ответным огнем. До Украины отсюда через поле пятнадцать километров. По реке меньше десяти, и «Акации» постоянно во что-то попадали, оповещая неверующих, что стреляют не в чистое поле, а в скопление вражеской техники.
Местных осталось здесь мало, особенно бабок, охать было некому. Поэтому всем было плевать: виноградник, хлебное поле или кладбище. Да и гори они огнем, раз такое дело, это ж не народное добро, а арендаторов! Жалость тоже чувство для богачей, а когда ты нищ и живёшь на три копейки, то и жалости нет к чужим миллионам.
На краю поля, перед речкой Ломовой, впадающей в рубежный Псёл, давно уже укрепились наши. Они ждали тут бог весть чего, то ли наступления, то ли ловили диверсантов, но необжитые пространства на долгие месяцы, ещё с весны, с холодных промозглых дней, когда их привезли и расквартировали в лесу, на ящиках и поддонах, стали им домом.
Разумеется, здесь были и срочники, которых после первоначальной неразберихи всё же отправили в более безопасные места, и контрактники, которым даже в страшном сне бы не снилось налаживать быт в таких условиях. Все партизанские привычки растворились в наносах и селях десятилетий, какие-то и вовсе не унаследовались, а советская смекалка осталась только у старших мужиков, которых стали кликать «кузьмичами».
