– Добро пожаловать, товарищи! Завтра на митинг приходите.
– На какой… митинг? – опешил Филатыч.
– Как это, на какой? Первое мая завтра! – нахмурился представитель власти.
– А! Да-да, конечно придём! Просто мы в деревне впервые первое мая празднуем. А у нас в Ленинграде митингов нет, там демонстрация. Вот я вас не сразу и понял, товарищ лейтенант, – многословно оправдался шпион, никогда ещё не бывший так близко к провалу.
Участковый попрощался и ушёл. Филатыч выругался по-русски нехорошими словами.
– Не надо так-то, шеф! Паспорта же не спалились? – сделал замечание шокированный Феликс.
– Причём тут паспорта! Завтра придётся на митинг переться, ещё один день потеряем!
Младший лейтенант, вернувшись в свой кабинет, настроил Серебряное Блюдечко на канал спецсвязи и, когда на поверхности появилось лицо начальника участковой службы района, подполковника Шерепетова, доложил:
– Вчера у меня, в Широкой Здесе, появилось трое. Прописка ленинградская. Говорят, что в отпуске, но намереваются полазить по нашим болотам, потому как являются энтомологами-любителями для науки.
– Молодец, Костя! Бдительность держишь на высоте! Присмотри за ними, – отозвался Шерепетов.
Ни он, ни младший лейтенант не были посвящены в тему Змея Горыныча. Просто начальство приказало докладывать обо всех незнакомцах, буде таковые появятся в Широкой Здесе, и проследить, что они будут делать.
Утром, под слегка дребезжащий рёв граммофона, исполнявшего «Утро красит нежным цветом», вся деревня собралась на митинг. Не вдаваясь в подробности, скажем только, что сначала выступал парторг, затем председатель колхоза, затем директор ликероводочного завода. Все трое осуждали и клеймили империализм, скорбели о тяжкой доле рабочих в странах капитала, клялись перевыполнить прошлогодние показатели и не забывали о кукурузе, которая царица полей. Ну, всё, как обычно.
Филатыч стоял рядом с одетой по-праздничному Клавдией и млел. От неё исходила эманация здоровья и счастья, а так же запах неизвестных, но очень приятных духов. Когда она улыбалась, у Филатыча каждый раз кружилась голова и подгибались ноги.
– Скажите, Клавдия Михайловна, а участковый… он не местный?
– Он из Петрозаводска, всего пять лет здесь. А что?
– Да, фамилия странная, греческая.
– О, у нас в Карелии кого только нет: и варяги, и греки! – беспечно пожала круглым плечом Клавдия.
Митинг закончился.
– Вечером концерт будет, артисты из Удмуртии приехали. Придёте?
Филатыч обещал прийти, напрочь забыв о служебном долге: он собирался двинуться на болота сразу после митинга.
Весь день он лежал на кровати, погруженный в грёзы. Клавдия, о, Клавдия! Её лик так и маячил перед глазами… Арнольд и Феликс недоуменно слонялись по двору, несколько раз пытались задавать какие-то вопросы, но Филатыч их игнорировал.
Кукушка, прихрамывая на левую ногу, выпрыгнула из окошка в ходиках и хрипло прокуковала шесть раз. Концерт начинался в семь, и Филатыч, кряхтя, поднялся. В горнице налил себе остывшего чаю, жадно выпил. Оделся в костюм Феликса (он был получше собственного) и его же полуботинки. Они немного жали, но не идти же в кирзовых сапогах!
– Оставайтесь здесь. Я приду позже, – как мог твёрдо приказал Филатыч команде и отправился к клубу.
Клуб всех желающих вместить не мог, поэтому концерт давали на летней эстраде при танцплощадке. Филатыч долго бродил зигзагами и кругами, пока не высмотрел Клавдию. Она стояла рядом с симпатичной женщиной лет двадцати и мужчиной. Рядом стояла детская коляска с близнецами лет полутора.
