___________
Квартира встретила ее упоительным запахом, который Надя не смогла сразу опознать. Да и какая разница, это все равно что-то вкусненькое. Как же хорошо, когда папа дома!
А папа дома, и, что самое замечательное, на кухне! Надя подкралась потихоньку, обняла отца сзади, уткнувшись носом между лопаток.
- Которое из чад домой пришло? – отец похлопал ее по руке.
- Привет, пап.
- А, это старший бедовый ребенок. Голодная?
- Конечно! И что это я бедовый ребенок? – Надя отпустила отца и сунула нос в кастрюлю. – О, драники!
- Не драники, а колдуны. Картошка, мясо, сметана. Очень калорийно…
- И очень вкусно! – закончила за отца Надя. – Я буду. Ой, а тут вот у тебя негритятки такие…
- Первая порция пригорела немножко. Не трогай их, Тихомиров вечером обещал заскочить, ему и скормим.
- Дядя Дима придет? О, отлично! – Надя положила себе на тарелку парочку «колдунов», щедро полила соусом, подумала и добавила еще один.
- Надежда! Не вздумай троллить Тихомирова!
- А я что? – в мастерстве делания больших невинных глаз Надюше Соловьевой не было равных. – Он же ооооочень… - тут Надя закатила очи к потолку, - известный юрист. У кого спрашивать, как не у него?
- Надя! Ну, он же в семейном праве ни бум-бум!
- И что? - пожала плечами дочь, вытягивая свои идеальные ножки. Будь она выше ростом, они перегородили половину кухни, но и так отцу пришлось перешагивать. – Он же юрист – международник? Должен соответствовать…
Соловьев буркнул что-то под нос про характер старшей дочери. Надя лишь хмыкнула.
- Пока все лишь подтверждает, что МГИМО круче МГУ в плане подготовки юристов!
- Я с тобой за твой МГИМО точно спорить не буду, - отец поднимает руки, признавая капитуляцию. - Наелась? Чай будешь?
- Буду, - кивает Надя. – А ты все в депрессии?
- С чего это ты взяла? - отец удивленно поворачивается к дочери.
- А то я не знаю! – фыркает Надя. – Если ты три дня не вылезаешь с кухни, забивая холодильник всякими вкусностями – значит, точно на душе неспокойно.
- Доченька, - Стас вытирает руки полотенцем, потом перебрасывает его через плечо. – Люди моего возраста, таланта и известности в депрессию не впадают. Это моветон.
- Да? – дочь искусно изгибает бровь. – А как это называется - когда ты все время торчишь на кухне и готовишь столько, что и вдесятером не съесть? Депрессуешь, mon papa, сознайся!
- Это не депрессия, а творческий поиск. Мне пришла в голову одна идея… и я имею основания полагать, что она ввергнет в шок наших критиков от фотодела.
- Ну и что? - пожимает плечами Надя. – Тебе что, в первый раз, что ли, общественность шокировать?
- Не в первый, - улыбается Соловьев. – Я просто размышляю над тем, как это сделать поболезненней.
- Старый провокатор! - смеется Надя, обнимая отца.
- Эй! – возмущается он. – Я еще не стар!
- Ты супер-стар! – Надя чмокает отца в щеку. – Спасибо, папуль, все было гениально вкусно, как всегда.
Все-таки, у нее самый лучший на свете papa!
____________
Солнце упорно прорывалось сквозь плотно сомкнутые ресницы. Грех жаловаться, он сам решил поставить кровать к окну. Вик приоткрыл глаза, сощурился. А он и не жалуется. Друзья считали его извращенцем, но ему нравилось просыпаться от того, что в лицо светит солнце. Поэтому и кровать у окна, поэтому и штор на этом самом окне нет. За что, кстати, он еще раз был обозван извращенцем. Ерунда, этаж седьмой, а скрывать ему нечего. Вик не знал, что его утренние пробуждения и вечерние отходы ко сну частенько становились объектом самого пристального внимания двух дам из дома напротив – одна возраста бальзаковского, другая –противоположно юного. Да и если бы знал – вряд ли бы это повлияло на его привычки, а здоровый молодой эксгибиционизм никто не отменял.
