Я выбежал в коридор и нагнал начальника у входа в игровую. Там было пусто, даже Виктор со своими шахматами отсутствовал. Бреус осмотрелся и вопросительно взглянул на меня. Я стоял, обливаясь потом, и думал: закрыл ли он кабинет, когда вышел?
– Где она? – недовольно спросил Бреус.
– Не знаю, может, вернулась в палату.
Бреус затопал по коридору к палатам. Я – следом.
Шелковникову мы застали лежащей в кровати. Она держала в руках глянцевый журнал и с удивлением глядела на нас. Какая-то актриса в красной шляпке так же взирала на нас с обложки журнала.
– С вами все в порядке? – спросил Бреус.
Она кивнула.
– Как себя чувствуете?
– Нормально.
– Мы видели, что вы упали в игровой. Что случилось?
– Упала? – Она недоуменно осмотрела нас. – Нет, просто утром голова немного кружилась.
– Хорошо, не переживайте. – Бреус повернулся ко мне: – Где сестра?
– Не могу ее найти.
– В кладовке смотрели? – усмехнулся он и вышел из палаты.
Я кинулся следом за ним.
– Постойте, Владимир Олегович! Я видел, как она покачнулась. Можем пойти и посмотреть записи с видеокамеры.
Он остановился, с презрением глянул на меня.
– Отыщите медсестру, пусть осмотрит и давление смеряет. И прошу не беспокоить по пустякам.
* * *
Я ждал Еву около часа. В моей голове крутились всевозможные варианты неудачного развития событий. Что, если Бреус застукал ее в кабинете? Что, если ей не удалось отыскать желаемое? Или она так и не проникла внутрь. Затем я поймал себя на размышлениях о собственных чувствах к этой девушке. Особенной привязанности и тем более влюбленности я не испытывал. Почему же вечно шел у нее на поводу, словно какой-нибудь студент, связавшийся с порочницей на десять лет его старше?
Наконец на смартфон пришло сообщение: «Удалось. Все сняла. Изучаю». А вечером, когда остальной персонал пансионата разошелся, Ева заглянула в комнату охраны.
– Ну как? – сразу спросил я. – Что разузнала?
Ева уселась на диван и некоторое время молчала – будто испытывала мое терпение.
– Увы, – наконец произнесла она. – В истории болезни ничего о его способностях. Он обычный аутист. В детстве ему поставили неверный диагноз – шизофрению, но потом поменяли. Такое раньше сплошь и рядом случалось.
– А про его бормотание?
– Это обычная эхолалия.
– Что это?
– Он повторяет услышанное. Возможно, и «чьеда-чьёда» где-то слышал. В прошлом или в будущем. Кто знает, в каком вообще мире он живет. Может, для него время – как кубик Рубика, который можно вертеть так и сяк.
Она замолчала, и я заметил в ее взгляде нечто неприятное – будто она задумала что-то, но не решается мне рассказать. По опыту я знал, что она все равно расскажет. И не ошибся.
– Знаешь, почему он все время возится с шахматами? – спросила Ева.
– Почему?
– Это его способ регулировать эмоциональное состояние. Аутисты часто так делают – повторяют одни и те же действия. Как обычные люди вертят карандаш или покачивают ногой. Так вот, Виктор всегда играет сам с собою. А что, если с ним сыграешь ты?
– И что это даст?
– Произойдет одно из двух. Либо ты найдешь с ним контакт. Как врач, который общается с больными при помощи карточек. Либо… с ним случится мелтдаун. Это состояние, когда аутист перевозбужден. Он может бегать, падать, кричать, бить себя. Таким образом он перезагружает нервную систему. – Ева вытянула шею и, не вставая с дивана, посмотрела в монитор. – Он сейчас в игровой? Пошли!
Виктор, как обычно, не отреагировал на наше появление. Только после того, как я уселся напротив него и осмотрел фигуры в шахматной партии, правое веко у него дрогнуло. Ева осталась в сторонке, прислонившись спиной к стене.
