– Не рано ли? – удивилась она.
Обычно происходил этот ежегодный ритуал чуть позже (а вернее, основательно позже), где-то месяц спустя. Под самый Яськин отъезд.
– Разве яблоки уже достаточно вызрели, чтобы дать полноценный сок?
Из летних яблок получался сидр янтарного цвета, чем ближе к зиме, тем светлее сок отдавали плоды.
Аида неопределённо махнула рукой:
– Может, и не совсем вызрели. Только потом у меня времени не будет.
– Да? – просто из вежливости спросила Яська, понимая, что у каждого человека могут быть важные дела. – Завал на работе?
– Завал.
Тётка как-то странно дёрнулась, и глаза её заблестели нехорошим и неизвестным девушке светом. Впрочем, Яська сразу же подумала, что ей это показалось от бессонницы. И ещё от того, что лицо Аиды густо намазано какой-то тиной. Девушка не собиралась продолжать этот разговор, уже отправилась к выходу, когда Аида вдруг добавила:
– Будет важный юбилей. Завальный. Двадцать пять лет великому завалу. Я готовлюсь принять кое-кого важного.
– Ну да, – опять же вежливо произнесла Яська, – значит, будем варить сидр из недоспелых яблок.
И тут же забыла этот разговор. Её мучили мысли более важные, чем эти взрослые и такие далёкие от неё юбилеи.
Через час Ларик и Яська лежали на крупной гальке, больше напоминающей булыжники. Галька-булыжник прогрелась до обжигающего жара, но после купания прикосновение прохладного тела к раскалённым камням казалось даже приятным. Булыжники остужались, тела нагревались. Всё стремилось к золотой середине, как и положено любому сущему, если оно не направлено на саморазрушение.
У Яськи к Ларику созрел очень серьёзный разговор, но она всё не могла никак его начать. Не хотелось говорить ни о чём серьёзном. А желалось беззаботно валяться на горячих камнях, как в те времена, когда они были детьми. Когда призраки исчезали от прикосновения маминой руки.
В ленивом мареве слышался голос Геры:
– Пончики, пончики, сладкие свежие пончики!
Не открывая глаз, Яська представила, как он бредёт по пляжу в неизменных резиновых шлёпанцах, припадая на правую раненую ногу. Тащит свою корзину, куда Василий Степанович, ругаясь на «бисовых детей», сложил испечённые в свежем масле кругляши, старательно посыпав сахарной пудрой. Гера всегда нёс эту пончиковую корзинку с гордым видом гладиатора, вышедшего на арену с дикими зверями. «Умри или продай все пончики» – словно выжигал в полуденном мареве его целеустремлённый взгляд.
Послышался разомлевший голос одной из многочисленных тушек, приподнявшей голову от земного шара, в который всех вокруг вдавила июльская жара:
– А кукуруза?
«Боже, какая кукуруза?» – с ужасом подумала Яська. – «Неужели кто-то ещё способен кусать и жевать?».
Гера ответил любителю экстрима основательно и жизнерадостно:
– Кукуруза будет потом, когда все пончики съедите…
Ларик и Яська, не сговариваясь, открыли глаза, приподнялись на локтях и прыснули вслед прихрамывающему Гере. Яська тут же застыдилась:
– Человек работает, между прочим… И раненый, кстати. А мы тут…
– Только не говори, что прохлаждаемся, – Ларик перевернул подрумянившееся тело на спину, подставив солнцу впалый живот:
– Потому что это противоречит всяческой логике: прохлаждаться в такую жару. Кстати, на лень у нас есть всего полчаса. У меня клиент. О чём ты хотела со мной поговорить?
Яська вздохнула:
– Как раз о клиентах. Ларик, а ты не можешь хотя бы на время, скажем, взять отпуск?
