Практика на Лысой горе - страница 82
— Ой, что ж я, дурак старый, — пробормотал он, — садись.
Сознание стало куда-то уплывать. Только краем уха слышал, что Хованец говорит по телефону. С кем? А черт его знает, но, кажется, с Саввой.
Решив, что если откинусь и закрою глаза, ничего не будет, поэтому тут же выполнил задуманное и… провалился во тьму.
Толчок в плечо заставил вскинуться. Ну, елки зеленые! Не дадут поспать! Мне, между прочим, силы нужно хоть немного восстановить!
— Давай-давай, ваше чугайстрство, — усмехнулся Шаленый, — открывай глазоньки, и так уж провалялся десять часов.
Услышанное заставило вскочить, однако Савва уверенным движением вернул меня на место.
— Я сказал, глаза открыть, а не сбежать из лазарета. Лечить буду даже в условиях отчаянного сопротивления. Так что расслабься и получай удовольствие.
М-да. Это он не врет. Нет зверя хуже университетского лекаря. Особенно, если он из рода злыдней. Хоть Савва ни разу об этом не говорил, но с таким характером никем иным он быть не мог.
— Все так плохо? — поинтересовался я, и мне тут же сунули в руки стакан с лекарством.
— Пей, — велел он, хмуро оглядывая меня и что-то сосредоточенно прощупывая на магическом уровне. — У тебя, мой друг, истощение, плачевные дела с магическим ресурсом и даже легкая простуда.
Он пребольно ткнул меня под ребра, я охнул и дернулся.
— Стоять. — Шаленый снова удержал меня за плечо и продолжил исследование. — Не хлопай ресницами аки нежная дева перед рыцарем — пей.
— Дурацкое сравнение, — заметил я и сделал глоток пахнущего травами зелья. Во рту разлилась горечь, в желудок упал жидкий огонь.
Я отчаянно закашлялся и выругал все лекарские штучки одновременно на русском и украинском, чем вызвал замечание:
— Языки знаешь, а над произношением надо поработать.
— Шли бы вы, пан Шаленый, — просипел я, — в…
— Адрес лучше запиши, — наставительно велел он, встав со стула и направляясь к шкафу с подозрительными склянками. — Теперь ты рассказываешь, во что вляпался, а я готовлю вторую порцию лекарства.
Поняв, что казнь… точнее, лечение отменить нельзя, я шумно выдохнул и принялся излагать историю от начала до конца. Савва оказался на удивление благодарным слушателем, который ни разу не перебил меня. Лишь звон склянок давал понять, что я не один. Когда дошел до места о нашем с Кириллом решении пройтись по вырубленной в скале тропинке, раздалось скептическое хмыканье и вердикт:
— Идиоты.
Вздрогнув, как от пощечины, я сделал невозмутимый вид:
— А что еще было делать?
Как ни странно, ехидный лекарь только пожал плечами. Кстати, в этом весь Савва: «Дурак! — Почему? — Не надо было делать это! — А что надо? — А я откуда знаю?». Впрочем, это меня не особо задело. А вот что он спокойно отреагировал на мои слова про встречу с Громовым — показалось странным.
Савва сел рядом и дал мне еще один стакан, до краев наполненный лекарством.
— Пей.
— А…
— Никаких «а» — пей.
Горестно вздохнув, я сделал глоток и снова поморщился:
— Ну и гадость.
Лекарю же, кажется, моя реакция приносила чистое незамутненное удовольствие. И с высоким градусом, как чистый спирт, ага.
— А ты что думал, — невозмутимо произнес он, открывая журнал и сосредоточенно что-то туда записывая, — притащил за собой заклятье на крови и хочешь легко отделаться?
Я поперхнулся и закашлялся. Савва укоризненно посмотрел на меня, покачал головой и похлопал по спине. Обжигающая горечь от лекарства не исчезла, но дышать стало легче.