– Ну, как кто… Кто там остаётся…
– А ты, значит, будешь Д’Артаньян?!
– Ну и что такого? Ну, буду…Всё-равно, ведь я самый младший.
– Нет, – возмутился Колька, – ни фига. Я буду Д’Артаньян. Почему?.. Да мне тоже хочется. И, вообще, я тебя сильнее.
– Так я ж зато младше!
– Подумаешь, младше… Всё-равно, Д’Артаньян буду я. Только так.
Я поразмыслил и согласился. Арамисом быть, мне показалось, тоже не так уж плохо.
– Ладно, – произнёс я. – Хорошо. Я – Арамис. Точка. Да только же ведь не в этом дело!
– А тогда в чём?
Колька был озадачен – уж не претендую ли я на роль Атоса? Или, не приведи Господь, Портоса.
– А дело-то вот в чём!.. Пока нас четверо, и пока мы здесь все вместе, нам нужно сейчас же затеять какое-нибудь большое дело. А зачем?.. Чтобы потом его исполнить!
Мне показалось, что Борис слушает меня внимательно, даже с некоторым интересом.
– Ну и что же ты предлагаешь? – снисходительно спросил Колька. Витька в дискуссии не участвовал. Он оказался занят – в очередной раз прикладывался к бутылке.
– Вот что. Я предлагаю начать хотя бы с того, чтобы всем нам подумать о том, что в каждом из нас есть плохого. Какого плохого? Такого, кто чего сообразит. Ну, сам решит. Ясно? И это для того, чтобы покончить с этим плохим раз и навсегда. Чтобы достойным быть, значит, потом стать настоящим мушкетёром.
По окончании речи, я гордо глянул на друзей – пусть знают, что я не зря сидел в библиотеке. Что я не Арамис! Я – Д’Артаньян!
И они на меня посмотрели. Особенно Витька с Колькой.
– Хорош, – сказал Витька как самый честный. – Ему больше не наливать. Хватит.
– И мне, пожалуй, – сказал Борис, – тоже хватит. А Лешу я с собой заберу. Проводит меня, немного прогуляется. Не возражаете?
– Не возражаем, – сказали гарны хлопцы, – пусть прогуляется. Но ты, Лёшка, смотри, мы тебя вечером ждём!
– Это обязательно, – сказал я, – ибо вечером, милостивые государи, я бы желал услышать ваш ответ на моё вам предложение.
– Ну, – пробормотал Колька, – ответим… Будет тебе ответ.
И пошли мы с Борисом.
А денёк был превосходный. И солнце палило во все стороны, и сталинские дома, стоящие вдоль проспекта, были совсем ещё новые, как на рисунке, даже простая трава, растущая на газонах, аккуратно огороженных деревянными, но крашеными в аналогичный цвет заборчиками, выглядела нарядно, даже празднично.
И Борис выглядел нарядно: на нём был кинематографичный белый плащ нараспашку, обувь начищена, брюки наглажены, руки в карманах, головного убора нет, взгляд, устремлённый внутрь самого себя – настоящий рыцарь печального образа из кинофильма «Мой старший брат».
И тогда я осмелился и спросил:
– А что, Борис, ты всегда так ходишь на занятия?
– Как? – не понял Борис.
– Ну, так вот… как на праздник.
Борис захохотал.
– Праздник!.. Да, действительно… Это, конечно, как сказать.
– Ты разве не на занятия?
– Пожалуй, да. Чем, смотря, заниматься. Это я так сказал, насчёт занятий. Для твоих приятелей. Чтобы тебя от их занятий отвлечь. Ясно? Для макета, понимаешь?
– Да какие уж там занятия, – пробормотал я. – Это так всё… между прочим.
– Ну да. Это между чем, смотря, между прочим. Оно бы и хорошо, да вот беда – увлечься можно. И то неплохо, что увлечься. Плохо то, что ерундой. Я вот, можешь себе представить, девушкой увлекаюсь. И очень здорово увлекаюсь. По уши, можно сказать. Вот к ней сейчас иду.
– С инструментом?
– Да, со скрипкой. У неё родители, понимаешь, строгие. Начальство… Всё по-серьёзному, никакого баловства. Вот у нас с ней будто бы репетиция. Она на фоно, я на скрипке.
