Она оглянулась на берег. Грязные кварталы и белая инквизиторская крепость на холме. Отсюда Росток выглядит маленьким и игрушечным.
И так четыре дня? Если не сегодня, то завтра инквизитор попытается изнасиловать ее. И все это кончится резней. Теперь она жалела, что просто не сбежала из Ростка, пока могла.
На ветру было еще холоднее, но возвращаться она не хотела. Тогда она села за весло. На свободную банку. Вот кому на этом корыте не холодно – так это бурлакам. Стоило ей пару раз махнуть веслом, как коротышка прекратил счет и прибежал к ней.
– Дражайшая! Что ты делаешь! Ты не должна!
Ох! Бедолага, ты совсем охрип так орать.
– Вернись на бак. Я пришла согреться.
Мольга услышала смешки бурлаков за спиной. Кто-то зашептался. Толстяк замешкался и побежал к носу корабля.
Очень скоро Мольга согрелась. Она вообще поймала себя на мысли, что ей нравится. Руки забыли, что такое работа. Мышцы горели. Спина вспотела. И только сломанный нос напоминал о себе пульсирующей болью, отдавая до самого мозга.
Она не знала, сколько прошло времени, когда на палубу вышел Богдан. Он сразу понял, зачем Мольга села за весло, и сел на бак рядом. Они гребли молча. Слушая только такт толстяка.
Вот оно решение! Мольгу осенило. Она так широко улыбнулась, радуясь своему коварству, что почувствовала боль в переносице.
– Тоже устал от своего нудного дружка? – обратилась она к Богдану.
– Он умеет быть неприятным. Ну и холодно сиднем сидеть.
– Ты немного темпа сбавь, мы тут на левой стороне обосремся за тобой поспевать.
Богдан засмеялся. Лестью это было только отчасти. Инквизитор действительно работал веслом не запыхавшись.
– Не хотелось бы такое увидеть.
– Еще бы! Лодку сразу накренит от нашего дерьма.
Он снова засмеялся, задрав голову вверх.
– Ты и сама неплохо справляешься. Поверь, я знаю, о чем говорю, – ответил Богдан.
– Приятно размяться после стольких лун в узилище.
– А я уже начал волноваться, что ты сбежала. Вышел проверить, где ты.
– Зачем мне это делать? – слукавила Мольга.
– Может, из-за Арлея?
– Если я откажусь от задания и сбегу – то точно не из-за этого напыщенного слабоума.
Богдан ничего не ответил.
Толстяк подбежал к ним.
– Друзья мои. Людям на веслах запрещено говорить. Иначе они сбиваются с такта и не слушают меня. Я не вправе вам запрещать, но вы нарушаете дисциплину среди моих гребцов. Прошу вас, – он чуть склонился в коленях, – молю, не обижаться на вашего слугу. Но нам еще плыть четыре дня. Ступайте внутрь.
– Мы будем немы, – ответила Мольга, а Богдан кивнул ей в ответ, показывая жестом, что рот не открывается.
Толстяк скривился. Он остался недовольным, но не смел поспорить с инквизитором и Мольгой.
– Не спим, лоботрясы! Иииии раз! И раз… Когда стало темнеть, на палубу с заспанным лицом и синими от холода губами вышел Арлей. Он сразу засмеял Богдана и Мольгу за их занятие.
– Ладно она, но ты-то инквизитор! Зачем тебе сидеть с чернью на веслах! Еще и кольчугу снял, – он пнул лежащую на полу кольчугу.
– Нет ничего постыдного в труде, – прохрипел Богдан. – Даже творец трудился над Алатырем при мироздании.
– Да-да. Шесть дней и шесть ночей. Знаю…
Когда стало темнеть и береговая линия потерялась в сумерках, лодка встала на якорь. Толстяк раздал гребцам холодную закваску из воды и молотых зерен. Пассажиры получили такое же блюдо.
– Навье отродье! Это вообще можно есть? – возмутился Арлей.
– Друг мой, если мы спустимся в трюм, то я предложу вам хлеб и сыр из запасов. Но не на глазах у гребцов.
