Матушка продолжала говорить, всхлипывая:
– Вот так же, как тебя сейчас. Его позвали на белый холм. Он никогда не говорил о службе и не любил, если я спрашивала. А потом один раз не вернулся.
Голос ее дрогнул, она поспешила размазать слезы по щекам.
Яцек ненавидел эту историю. Не проходит и двух дней, чтобы она не повторила ее. Он отвел глаза, не выдерживая грустного взгляда.
Яцек дорезал овощи и подвесил казан над очагом.
– Найди ему его иноверцев, сына.
– А то я сам не знаю…
– Не дерзи матери! – рявкнула старуха, нахмурив лоб.
– Поспрашиваю люд. Может, кто что знает.
– Яцек! – голос матери стал серьезным и жестким.
– А?
– Не вздумай попросить помощи у Нагого.
– Я и не собирался.
Это было правдой. Яцек даже не подумал об этом. Нет, он по-прежнему поддерживает дружбу с Нагим, но совсем не подумал о нем сейчас.
– Ужасный человек, – не скрывая отвращения, проговорила она.
– Матушка! – удивленно воскликнул Яцек.
Он подошел к столу. Поднял связку моркови с противоположной скамьи. – Вот же морковь!
– А где она была?
Челюсть ее от удивления отвисла, открывая беззубый рот.
Чем ниже они спускались в порт, тем злее был ветер. Мольге не нравилось идти в сопровождении двух ряженых в инквизиторскую робу идиотов. Никто не любил инквизицию, но еще больше презирали крыс, кто с ними сотрудничает. А то, что она пряталась под капюшоном от ветра, больше походило на жалкую попытку скрыть свое лицо от прохожих.
Благо, днем улица с блудилищами и харчевнями была не столь оживленная. Вот вывеска со свиньей. Вот заблеванный угол, в котором она пряталась. Вот блудилище, где она убила Курноса. Но по улице бегают лишь носильщики с тележками или кучевыми упряжками.
Из всех кораблей и лодок, которые стояли в порту, лодка с поэтичным названием «Белокурая девственница» оказалась обычной деревянной коробкой на воде. Скомканный парус выглядел как простынь бывалой блудницы. Замерзшие и обросшие бурлаки спали на веслах как мертвые. Другие, кто не спал, с любопытством уставились на двух инквизиторов.
Завидев инквизиторов, по трапу к ним поспешил жирный коротышка.
– Это явно ошибка! – возмутился Арлей видом лодки.
– Тогда бы он так не лыбился, – прогундосила Мольга с забитым тромбом носом.
– Вы должно быть те самые гости, что поплывут с нами до Погрома? – толстяк бегал своими маленькими глазками, не понимая, к кому из троих нужно обращаться. – Меня зовут Бряч. Слуга его святейшества. Он согнулся пополам, чуть было не завалившись вперед.
Было бы смешно, если бы ты упал, жирный боров.
– Мы что, на этом поплывем?
Толстяк смутился и оглянулся на лодку, словно сам ее видел впервой.
– Прошу прощения. Конечно, судно мое не новое. Но других у меня нет.
Его глазки все еще бегали с одного на другого.
– Поплыли уже. Холодно тут стоять, – рявкнула Мольга. Она проверила маленький сверток под плащом. На месте. Не потеряла. Обошла толстяка и пошла по трапу.
– Не люблю плоскодонки, – пробубнил Богдан, последовав за Мольгой.
Тесная каюта была до потолка забита всякого рода барахлом. Все это барахло было еле-как привязано канатами к поперечным балкам.
– Задень тут что-нибудь и тебя найдут грузчики под кучей барахла, когда прибудем в Росток.
Арлей уставился на Мольгу, не понимая, угроза это или шутка.
– Вам нечего бояться. Вы можете расположиться на этой стороне, – толстяк указал угол с утоптанной отсыревшей соломой. – Если позволите, я дам команду к отплытию.
