Он вышел из-за стола. Мужчин отослали в другую комнату – курить сигары. Дамы обступили вошедшую няню (или гувернантку, что, в общем, тоже прислуга) с ребенком на руках и защебетали вокруг него. Уилбур Кедр тоже решил взглянуть, дамы расступились. Малыш был розовощекий и жизнерадостный, месяцев трех от роду, но на его щеке были явно заметны следы щипцов. «Наверняка останется шрам. Я с этим справляюсь лучше», – подумал он.
– Разве не прелесть, доктор Кедр? – обратилась к нему одна из женщин.
– Плохо, что на щечке отметина от щипцов, – сказал доктор Кедр, и дамы разом умолкли.
Миссис Ченнинг-Пибоди повела его в холл, оттуда в уже приготовленную для него комнату.
– У нас небольшая проблема, – по дороге сказала она.
– На каком месяце? – спросил он миссис Ченнинг-Пибоди. – Уже дергается?
Дергается или нет, но подготовились к чистке чрева Мисси – лучше нечего и желать. Небольшой кабинет, где на стенах висели портреты мужчин в военных мундирах, а на полках по стойке смирно выстроились шеренги книг (которых лет сто никто не трогал), превращен в идеальную операционную. На переднем плане мрачноватой комнаты – массивный стол, на нем подстилка, поверх которой прорезиненная ткань. На столе в правильной гинекологической позе – Мисси. Лобок уже выбрит и протерт антисептическим раствором. Словом, домашняя работа выполнена на отлично. Во всем чувствовалась опытная рука, скорее всего дряхлого семейного врача-хирурга. Тут были спирт, зеленое мыло, щеточка для ногтей (которыми он немедленно воспользовался), набор из шести металлических расширителей, три кюретки в кожаном футляре, выстланном изнутри атласом. И наконец, хлороформ с маской, и этот их просчет – откуда им знать, что Уилбур Кедр отдавал предпочтение эфиру, – почти примирил его с ними.
Не мог он простить им одного – очевидного отвращения, которое они питали к нему. У стола, как на страже, стояла женщина за шестьдесят, верная служанка, бывшая, возможно, повивальной бабкой множества маленьких Ченнинг-Пибоди, включая и Мисси. Старуха окинула Кедра высокомерным и вместе острым взглядом, как будто ожидала, что доктор Кедр рассыплется в признательности, а она демонстративно не услышит его. Тут же была и миссис Ченнинг-Пибоди, которой явно претило близко подойти к нему; все-таки она пересилила себя и взяла протянутый пиджак. После чего доктор Кедр попросил ее выйти.
– Пришлите сюда того молодого человека, – распорядился Кедр. – Его место здесь. – Он говорил о мрачном юнце в белом теннисном костюме, не важно, кто он, гневающийся брат или провинившийся любовник.
«Эти люди нуждаются во мне, и они же меня презирают», – думал Кедр, тщательно моя руки. Окунул руки по локоть в спирт и опять подумал: скольких врачей, должно быть, знает семейство Ченнинг-Пибоди (и сколько врачей наверняка имеется в самом семействе!), но ни к кому из своего круга они не обратились с этой «небольшой проблемой». Слишком чисты.
– Вам нужна моя помощь? – осведомился мрачный молодой человек.
– В общем, нет, – отозвался Кедр. – Ни к чему не прикасайтесь, станьте за моим левым плечом и внимательно следите за тем, что будет происходить.
Когда Уилбур Кедр пустил в ход кюретку, вся классовая надменность молодого Чедуика (а может, Кэбота) вмиг улетучилась; при первом появлении на свет божий «продуктов зачатия» прокурорская окаменелость черт сменилась приятной размягченностью, а лицо стало под стать теннисному костюму.
