Стрессы и две бессонных ночи обернулись для Аполлинарии глубоким сном. Таким глубоким, что она не слышала, как вернулась Лида. Последнее, что Аля помнила, – как решила прилечь на минутку. Проснулась уже утром, ощущая всетелесную разбитость, потому что спала в одежде. На всю квартиру пахло яичницей с ветчиной.
– Привет! – отсалютовала ножом Лидка. – Не хотела тебя будить, думала, смоюсь тихонько.
– А где мой хохлатый приятель, что-то его не слышно? – вместо приветствия спросила Аля, не зная, как вести себя с Лидкой, имеющей от нее тайны.
– А он купается!
– Он… что?
– Купается. Ну, под душем!
Аполлинария пошла посмотреть, как попугаи принимают душ. Лидка поставила клетку с Барбароссой на дно ванны, направив на попугая воду из душевой насадки. Какаду топтался по клетке, подставлял под струи теплой воды то одно крыло, то другое, вытягивал поочередно лапы и явно тащился.
– Ну что, горе мое, хватит? Вытираемся? – спросила Лида, зашедшая в ванную следом за Алей.
Она перекрыла душ, выволокла из клетки упирающегося и орущего попугая, замотала его в махровое полотенце и сунула Аполлинарии.
– Подержи. Сейчас клетку достану…
Подруги посмотрели, как Барбаросса отряхивается и причесывает клювом перья в чистой клетке.
– Нет ничего смешнее мокрого какаду, – заявила Лида.
– А по-моему, без слез не взглянешь, – возразила Аполлинария. – Бедненький… Худышка! Птеродактиль какой-то, а не попугай!
У мокрого какаду обнаружилась тощая шея и острый, как кинжал, киль. Клюв вдруг сделался непомерно большим: птица такая маленькая, а клюв здоровенный, как у тукана…
– Барбаросса хороший, – вдруг произнес попугай, будто поняв, что речь идет о нем, и захлопал угловатыми крыльями. Во все стороны полетели капли.
– А ты ему еды купила? – Аля вспомнила свои вчерашние проблемы.
– Нет. Ты же его чем-то кормила?
– «Геркулес» он ел и яблоко.
– Достаточно.
– Так это вчера было! И если что осталось, то на донышке!
– Тьфу, – плюнула Лидка. – Не до попугая сейчас. Если честно, забыла я.
Ага, рассердилась Аполлинария, забыла! Про миллион свой она наверняка не забыла!
Клетку с попугаем поставили на кухонный подоконник – на солнышко. Какаду покосился на кормушку, куда Аля высыпала остатки «Геркулеса», и повернулся к хлопьям хвостом. Демонстративно, решила она.
– Сварю ему яйцо, – Аполлинария заглянула в холодильник. – Он же будет есть яйцо?
– А я знаю? Мы его всегда кормили зерновой смесью из зоомагазина…
Аля поставила кастрюльку с водой на газ, мысленно обвиняя Лидку в черствости. За этим обвинением последовали эпитеты «скрытная», «хитрая», «обманщица» и парочка других слов, более энергичных, но Аполлинария заставила себя отвлечься от Лидкиных грехов. Освободившееся в мыслях место моментально занял Продавец бананов, и она едва не опустила яйцо мимо кастрюли.
– Иди завтракать, – позвала ее Лида. – Мне сегодня не к первому уроку, мои третьеклашки уже на каникулах.
Но Аполлинария села за стол только после того, как сварила яйцо, остудила его, нарубила и засыпала в кормушку, продолжая представлять Продавца бананов, как он протягивает ей яблоки.
– У тебя новые соседи? – спросила Лида, наливая Аполлинарии какао. – Такие странные…
– Спекулянты… – Аля, помешивая ложечкой какао, рассказала, как соседка продала только что приобретенный холодильник.
– А ты их близко видела? – Лида посмотрела на дверь кухни, будто странные соседи вдруг возникли в дверном проеме. – Я вчера вечером с ними столкнулась. Выходили из квартиры. То ли два парня, то ли две девки, то ли ассорти, парень с девкой, не поймешь, кто из них кто. Одеты одинаково: джинсы, косухи. Оба косматые какие-то. Я ключ в скважину толкаю, а одна… или один… заявляет: «Вроде здесь другая баба живет!» Я, конечно, сразу воспитывать кинулась: «Вас, молодые люди, что, здороваться с соседями не учили?» А они заржали и пошли. И голос у этого… этой… знаешь, такой был… такой…
