– Я вас уверяю, мы со всем разберемся и все уладим.
– Да вы как-нибудь уж постарайтесь. Верочка очень хорошая девочка, просто скромная и тихая, друзей у нее нет, помощи от матери ждать не приходится. Только я все делаю для нее.
– Побольше бы таких бабушек, – Екатерина Михайловна улыбнулась и попрощалась с Зоей Семеновной, которая не совсем верила руководству школы.
Возвращалась женщина в подавленном настроении. Она прекрасно понимала, что всеръез никто не будет решать их проблемы, а уж за Веронику вряд ли кто-либо заступиться. Тут было лишь два варианта: либо все оставить как есть, либо забрать девочку к себе и перевести в другую школу. Но как сделать так, чтобы суд встал на ее сторону? Как? Если бы Инна Викторовна была бы обеспокоена судьбой дочери, стало легче, а так… Все эти мысли пробегали в голове Зои Семеновны по пути домой. А дома она снова пыталась найти выход из сложившегося положения.
Инна Викторовна пришла домой позже обычного. Как всегда, она была уставшей и раздраженной. Немного пошумев на Сергея, женщина ушла на кухню готовить ужин. Вероника продолжала сидеть в своей комнате, боясь даже выйти на встречу матери. Девочка сидела и делала уроки, но ничего не получалось. Мысли об унижении в школе не покидали ее. Она боялась, боялась идти завтра в школу, боялась насмешек, всего. Хорошо, думала Вероника, что завтра суббота и не так много уроков, как в остальные дни.
Ее думы прервали звуки шагов. Девочка обернулась и увидела свою маму, которая грозно взглянула на нее и нервным голосом спросила:
– Где была сегодня?
Вероника вся побледнела. Первое мгновение она хотела все рассказать матери, но передумала, потому что знала, что все равно окажется виноватой.
– Я… я была в школе… А потом… потом пошла за Данилкой.
– А домой чего не зашла? Гуляла?
– Нет, нет. Я сразу пошле школы пошла в садик и забрала Данилку раньше обычного. Смысл мне было идти домой?
– Такой смысл, что ты должна была зайти в магазин и купить продукты, а потом уже за братом идти. Ты что, забыла, что я тебе сегодня утром дала деньги на еду? Где они?
Вероника и правда забыла и о деньгах, данные матерью, и о необходимости купить продукты. Она молча взяла кошелек и достала оттуда пятьсот рублей.
– Вот, я их не на что не тратила.
Инна Викторовна рывком вырвала деньги и, положив в карман халата, строго спросила:
– Забыла, да? А что мне, по-воему, сейчас готовить? Ты не знаешь, что у нас дома нечего есть? Что Данилка будет кушать, а я, уставшая и голодная? Ты ничего не хочешь делать, ни к чему не стремишься. От тебя тольку нет.
Вероника заплакала. Если бы мама знала, какие у нее проблемы, то, может быть, смягчила свой гнев. Но она не верила ни матери, ни отчиму, для нее они были и родными, и чужими одновременно. Единственное, можно было обо всем рассказать Даниилу, поделиться с ним со всеми проблемами, но он был еще ребенком и вряд ли бы понял что-нибудь.
Вероника видела, как Инна Викторовна уходит, хлопнув дверью, как кричит на Данилку в коридоре, слышала недовольный голос Сергея, плач братика, потом все стихло. Они ушли на кухню ужинать, а ее так и не позвали. Голодная, покинута всеми, Вероника положила руки на стол, на них голову, и заплакала.
На следующий день, в субботу, было пять уроков. Вероника любила этот день не смотря ни на что: во-первых – вечером можно было не учить уроки, во-вторых – ей не нужно было идти на физкультуру, которая стояла последней, так как она была освобождена от физических нагрузок.
