Правые и левые. История и судьба - страница 15

. Следует, разумеется, упомянуть и такое явление, как коалиция крайних, благодаря которой Гамбетта в январе 1877 года получил пост председателя бюджетной комиссии. «Правые решили исход противостояния между двумя группами левых, – комментирует бонапартистская газета. – Они почти единодушно и ничуть не скрываясь голосовали за радикальных кандидатов, а теперь радуются их победе»71. Механизм отлажен так четко, что Ферри делает его центральным пунктом своей избирательной кампании 1881 года, истинная цель которой, признается он, устранение достаточного числа непримиримых монархистов, дабы «раз и навсегда уберечь кабинет министров, отвечающий воле большинства, от коалиций правых с крайне левыми»72.

Именно в этом контексте «сплочения республиканцев», дистанцирующихся от крайних меньшинств, и рождается одна из наиболее знаменитых формул оппортунизма, ошибочно приписываемая самому Ферри: «Опасность грозит слева». В действительности он только намекнул на нее, когда 14 октября 1883 года в Гавре указал на «частичные успехи партии непримиримых»: «Монархической угрозы более не существует, но ей на смену явилась другая, и мы обязаны взглянуть ей в лицо…»73. Формулировку и популяризацию лозунга взяли на себя противники Ферри. Так, накануне выборов 1885 года «Манифест комиссии республиканского радикального социалистического конгресса» клеймит «злополучного человека, который, забыв из ненависти к радикалам, кто наши исконные враги, не побоялся сказать стране: опасность теперь грозит не справа, а слева»74. Примеры можно было бы умножать до бесконечности. Для равновесия приведем высказывание Рауля Дюваля, сделанное в тот уже упоминавшийся момент, когда в 1886–1887 годах наметилось сближение партии старых бонапартистов и монархистов со сторонниками консервативной республики. «Если я смотрю налево, – объявил этот оратор членам палаты, – я вижу недоверие и подозрительность. Если я смотрю направо, я вижу многих коллег, которые из страха перед словом [Республика] не продвигают политику, которую в глубине души находят самой разумной»75. Несоответствие готовых этикеток реальному положению дел – другая тема, которой суждено большое будущее и на которую следует обратить внимание уже сейчас.

Обилие упоминаний не должно вводить в заблуждение. Оно по-прежнему тесно связано с парламентской жизнью и ее специальным наречием – наречием, которому политическая стабильность и новые формы передачи информации позволяют распространиться гораздо шире, чем прежде. Но стоит обратиться к электоральному контексту, и эти слова практически исчезают из поля зрения. Мобилизация активистов и выбор кандидатов опираются на другие категории – хотя при подведении итогов и анализе результатов «правые» и «левые» вновь становятся необходимы. Коммуна возвращает и оживляет цвета 1848 года. Она, в частности, надолго воскрешает красное (а следовательно, и белое) и как опознавательный знак, и как пугало. Сама революция для ее участников становится «Красной», а «красные» наводят ужас на буржуа76. На многие десятилетия на этом будет строиться язык обличений, имеющий огромное значение для того «приручения» оппозиции друг/враг, которое совершается в ходе голосования.

В более мирном контексте главную роль в рассматриваемый период играют такие этикетки, присвоенные каждым из лагерей (и принятые другим), как консерваторы