– Хорошо у тебя здесь. Сладостно на сердце становится. От души, чувствуется, все здесь сотворено.
– Вообще-то мне пора вечернее правило исполнять.
– Вот и хорошо, ты читай молитвы, а я посижу, послушаю, ноги болят, стоять уже не могу.
– Только вот в дом за фонариком сбегать надо, у меня свечей нет, – сказал я и повернулся к выходу. – Вы подождите меня.
– Не нужно никуда ходить, Владимир, – остановил меня старик.
Я вздрогнул от того, что он назвал мое имя. Откуда он узнал? Кто сказал ему? Слишком много странностей для одного дня, пронеслись вихрем мысли. А старик продолжил:
– Вот ты Богу молишься, а не знаешь, что Господь есть Свет, и не в переносном, а прямом смысле. Он каждому дал Свой лучик, вложил в сердце, и вот сердце должно нам светить в ночи, во тьме, помогать дорогу видеть, куда идти, чтобы не упасть в канаву или яму. Когда мало веры, то и света нет, во тьме сидим, как мыши, а как прикоснемся к Божьей благодати, так и засветит наш лучик, как звездочка на ночном небе.
Я понимал, что передо мною сидит человек необычный, и его странное появление, и вид, и ряд других непонятных штрихов подтверждали это. Он говорил как-то по-детски, даже по-матерински, без укора, но с любовью и состраданием.
– Вот, мил человек, мы сейчас помолимся Боженьке, и Он зажжет наши лучики, так и почитаем молитвы.
Старик встал, скрипнула половица, он отложил свой посох и откинул капюшон плаща. Я не мог разглядеть лицо человека, с которым общался уже целый день, ибо было темно. Только густая седая борода слегка светилась в сумерках часовни.
Он вытянулся в струнку, будто воин на параде, в его фигуре появилась молодцеватость и бодрость, как будто он мгновенно преобразился из деда в юношу.
– Господи! – громко и медленно произнес он. – Ты Свет всему миру, озари нам тьму, дабы мы могли сотворить Тебе молитву!
Как только он произнес последнее слово, в воздухе будто появились снежинки, они падали сверху и кружились. Сначала они были белыми, а потом начали легонько вспыхивать изнутри ярко-голубыми огоньками. Я смотрел на это явление и не верил своим глазам, что это действительно происходит со мною наяву, а не во сне. Снежинки сверкали все ярче и ярче, в воздухе разлилась такая благодать и покой, что мне захотелось заплакать от счастья. Внутри меня словно разорвались все цепи, открылись все замки, распахнулись все двери и воцарилась такая легкость, какой я не помню со своего детства. Казалось, что мое тело потеряло вес и сейчас оно воспарит вверх.
– Господи, да что же это?! – шептал я. – Неужели такое возможно?!
И услышал ответ старика:
– Что невозможно человеку, возможно Богу, мил человек. Все возможно.
В часовне стало светло, как в ясную, лунную ночь. Я читал молитвы, и слова лились как песня. Я впервые понимал все, что говорил, я был как бы внутри этих слов и видел, что из слов источается свет. Я чувствовал в эти мгновения, что Господь – во всем, а значит, во всем – свет, только сердце, затемненное невежеством, не позволяет видеть этот свет повсюду и наслаждаться им.
Когда я произнес последние слова вечернего правила, стало темно так же, как и было до того. Все так же тускло коптила лампадка, старик сидел на лавочке, хотя мне казалось, что во время правила он стоял за моей спиной.
Мы молча спускались к домику, я шел первым, а старик за мной. Я оглянулся, перед тем как мы должны были скрыться за кустами, и увидел, что часовня стоит в столбе серебряного света, который уходит от ее основания вертикально вверх до самых облаков, где и теряется. Я остановился, чтобы разглядеть это необычное явление, но оно мгновенно исчезло.
