Читать онлайн Борис Ефремов - Предание о Серафиме Саровском. Роман в стихах

…небо – престол Мой, а земля – подножие ног Моих;

где же построите вы дом для Меня и где место покоя

Моего?

…А вот на кого я призрю: на смиренного

и сокрушенного Духом и на трепещущего

пред словом Моим.

      Из Пророка Исаии, 66, 1-2

ЛЕТНИЕ ГРОЗЫ

(Пролог)

Как повелось тем летом жарким,

В избытке ливней грозовых,

Они играли на лужайке

Перед оградой Мошниных.

И только тучи выпускали

Колючих стрел шумливый лес,

Мальчишки всей гурьбой бежали

Во двор мошнинский под навес.

Рубашки с мокрых плеч тащили,

Жгутами скручивая так,

Что под навесом струи лили,

Как лил с небес дождливый мрак.

Но неуёмный Вовка Тришкин,

В округе самый озорной,

Вертел упрямо головой:

«А может, в чику, ребятишки,

Покуда дождик проливной?»

«Ну ты даёшь! – смеялся Прошка,

Хозяин этого двора. —

Сперва подумал бы немножко.

Какая в этой тьме игра?

Видать, до светопреставленья

Дождь разошёлся – не на час.

Уж лучше нам продолжить чтенье.

На чём расстались прошлый раз?»

Мальчишки бросили одёжку

В ненастном шуме выжимать.

«О преподобном начал, Прошка,

Ты сказку длинную читать…»

Володька Тришкин недовольно,

Как бы за что-то Прошке мстил:

«Уж как-то по-смешному больно

Медведя хлебом он кормил.

У нас сосед в лесу недавно

Топтыгу встретил, так стрелой

Летел до города, бесславно

Ружьишко бросив под сосной.

А ты – кормил из рук топтыгу…»

Но вновь прервал его Мошнин:

«И я бы дёру дал и ты бы.

И все мы вместе не смогли бы

Один с медведем на один». —

«Да сказки это, Прошка, сказки!

А ты поверил им, чудной». —

«Ох, даст тебе за это таски…» —

«Кто это даст?» – «Да кто? Святой».

Они наскоком, петухами

Сошлись. Но надобно сказать,

Остыли тут же. И с друзьями

В мошнинский дом пошли читать.

* * *

Над «Житием» склонившись, Прошка

Читал, как в храме пономарь,

Ну, по-мальчишески немножко,

Но всё же уличная хмарь,

Хотя совсем не разгонялась,

И дождик лил, как из ведра,

Однако ребятне казалось,

Что, вроде, солнце прорывалось

Сквозь дальний частокол двора.

И ливень, вроде бы, кончался,

И в огороде между гряд

Монах с мотыгой появлялся,

Не по заслугам простоват.

И подходил к нему крестьянин,

И говорил: «Я, отче, наг,

Но мне и ты одёжкой равен,

И ты из бедняков бедняк.

Как я, не шибко многодумен,

Такая же к работе прыть.

А мне, браток, нужён игумен,

Хотел бы с ним поговорить. —

И дальше, вовсе неумело: —

Слыхал, что наших он кровей.

А потому такое дело —

Веди к святому поскорей».

«Ты угадал, – монах ответил. —

Тут все с тобой кровей одних.

Я наг и нищ, как ты заметил.

Игумен тоже из таких».

Не первый раз о жизни старца

Читал Мошнин, и оттого

И голос пономарский брался,

И стиль напевный у него.

Уж он заканчивал страницу,

Где пахарь, в вере не остыв,

Пришёл к игумену проситься

Хотя бы служкой в монастырь.

Тут глухо стукнула калитка.

Прервав обычные дела,

В промокшей дождевой накидке

Мать Прошки в горницу вошла.

«А я-то думаю – кто свечки

В квартире нашей в полдень жжёт?

А это ты, моё сердечко,

И курский избранный народ!»

Агафья в пояс поклонилась:

«Пришедший в гости – Божий дар.

А тут приход, скажи на милость.

Пойду поставлю самовар».

* * *

Давно гроза отгрохотала,

Уже обсохло всё кругом,

А ребятишкам дела мало,

Сидят в светлице за столом.

С баранками да с калачами,

Да с сахаром, что до краёв

Агафьи добрыми руками

Наколот в вазу, – будь здоров,

Как чай густой в охотку пьётся;

Какой весёлый разговор

Среди чаёвников ведётся!

В игре, в делах и в слове скор,

Володька Тишкин у хозяйки,

Пустую чашку протянув,

Спросил: «Скажите мне, незнайке,

А тот святой, что не моргнув

Кормил хозяина лесного,

Он – Радонежский? И у нас

С таким названьем, слово в слово,

Пошто-то строят храм сейчас».

«А потому, мой друг любезный, —

Она ответила ему, —

Что христианский путь наш тесный

Нас приучает к одному.

Мир держится со дня рожденья,

С первоначальных дней своих

Не человеческим хотеньем,

Но лишь молитвами святых.

Когда монголы и татары

Совсем недавнею порой

Святую нашу Русь топтали

Своей бесчисленной ордой, —

Они тогда и знать не знали,

Что там и тут, в местах глухих,

С годами силы вызревали,

Которые изгонят их.

Но главной силой был пустынник.

Он в радонежской стороне

Святую истину постигнет,

Как гибнущей помочь стране.

Он князю Дмитрию Донскому

Благословенье даст, чтоб он

Собрал бы воинство людское

Разрушить дьявольский полон.

И вот когда он шёл на битву,

На тьму монголов и татар,

На непрерывную молитву

В монастыре игумен стал.

Он видел всех, кто в битве падал,

Сражённый вражеской рукой,

И под скорбящим этим взглядом

Терпел крушенье тать лихой.

А он молился и молился

На радость нам, на зло врагам.

Вот потому и появился

Одноимённый курский храм».

Забыв о чае ароматном,

Глаза Володька опустил:

«А я, вреднее супостата,

Уж согрешил так согрешил.

Когда нам про медведя Прошка

И про святого прочитал,

По правде, а не понарошку

Я это сказкой обозвал.

Теперь дошло, как был неправ я…»

Он так по-взрослому открыл

Своё страданье, что Агафья

Как бы сиянье горних крыл

За ним увидела. Хозяйка

Сказала: «Гибельную тьму

Разгонит исповедь. Давай-ка

С тобой помолимся ему».

Они стояли у иконы.

И так тепло смотрел на их

Исповедальные поклоны

Всея Руси святой святых.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Я долго к этому преданью

Шёл неподатливой тропой.

Через грехи свои, страданья,

Но и великие деянья

Подвижников страны родной.

Когда, сам на себя озлобясь,

Я думал – грех мой навсегда,

Вставал передо мною образ,

Как Вифлеемская звезда.

То был один из ликов чудных,

Который я, конечно, знал,

Но в несуразных, многотрудных

Своих скитаньях забывал.

А образ в горький миг иконой

Входил в больную душу вдруг

И неустанно, неуклонно

Меня вытаскивал, как друг,

Из грязи, что была вокруг.

На этот раз в моём чертовском

Паденье, не чета другим,

Ты руку мне подал, Саровский,

Богоподобный Серафим!

Ты для меня был всем, что свято,

Что недоступней, чем судьба,

Как Радонежский был когда-то

И есть для нас и для тебя.

Но ты сказал мне, что негоже

Тебя до неба возносить,

Что страшный грешник ты такой же

И что хотел бы лучше быть.

России дух! Ты словно берег

Среди губительных морей.

Ты мне в себя помог поверить

И вывел из беды моей.

И, бесконечно благодарный,

Принялся я за этот труд

В надежде, что в дороге дальней

Твои молитвы сил дадут.

Они нужны мне, как дыханье,

Как крестик, что спасёт в бою,

Нужны, чтоб новое преданье

Не исказило жизнь твою.

ЗЕМНОЕ И НЕБЕСНОЕ

(Глава первая)

Ещё зарёй не заалело

Ночного неба полотно,

А Вовка (вот не спит, холера!)

Тихонько постучал в окно.

«Ну, чо тебе? – ответил Прошка. —

Рыбалить нынче не пойду». —

«Да подожди же ты немножко.

Кажись, я впрямь попал в беду».

Мошнин поднялся недовольно,

Открыл окно. И вправду друг

Белее мела – видеть больно —

Стоял. В глазах застыл испуг.

«Да чо с тобой?!» – В плену икоты

Он кое-как проговорил:

«Я спал уже… а он с иконы…

Сердито… пальцем… погрозил…»

Кто погрозил – пытался Прохор

Узнать в наставшей тишине,

Но, видя, как бедняге плохо,

Сказал: «Давай залазь ко мне».

Они лежали на кровати,

Не говорили ни о чём.

И тут Мошнин сказал: «А кстати,

Мы утром с мамкой в храм пойдём.

И ты». – «Да ловко ли втроём?» —

«А чо такого, ты ведь с нами.

Иди и не боись о том.

Нам по делам на колокольню,

Тебе к святому прямиком». —

«Дак я в молитвах-то не больно…» —

«А ты простецким языком

Ему о горе о своём…».

* * *

Но мать решила по-другому.

Они вошли все вместе в храм,

Отдали почести святому,

И по строительным делам

Агафья с сыном удалилась.

А Вовку мастер не пустил.

Запрещено. «Скажи на милость,

Мне быть на стройке запретил.

Да я на этой самой стройке

Бываю сотню раз в году.

Хоть на замок её закройте,

Туда я снова попаду».

И правда – тайными путями

Он в колокольню проникал,

Когда над сонными домами

Закат печально угасал.

Но Вовке не было тоскливо.

С предельной этой высоты

Он видел света переливы,

Дома, деревья и кусты.

И лавки рынка городского,

И у гостиного двора

Могучий дуб, и рябь речного

Теченья, или золотого,

Или же сплошь из серебра.

Что он пока ещё не видел —

Так это ряд колоколов,

Вчера лишь поднятых. В обиде

Он на бригадных удальцов?

Да нет же! Их земное чудо,

И дня, пожалуй, не пройдёт,

Оценит он. Ну, а покуда

Внизу он Прошку подождёт.

* * *

Агафью с сыном мастер встретил

У новых башенных дверей.

Гулял по колокольне ветер

В прохладе утренней своей.

Они степенно поднимались

По лестнице вдоль круглых стен.

Глаза у Прошки разгорались

От двухнедельных перемен.

Тогда – венцы кирпичной кладки,

Хаос строительный сполна,

А нынче – строго всё, в порядке,

Извёстки свежей белизна.

У взрослых – разговор, касаем

Пока ещё всего подряд.

«Эх, жил бы Исидор-хозяин,

Как был бы он сегодня рад! —

Строитель говорил о муже

Агафьином: «Куда тебе!

Его мы все любили дюже.

Молюсь о Божием рабе…»

И в самом деле был удачлив

Торговец Исидор Мошнин.

Не требовал, бывало, сдачи,

Когда случалось в магазин

Зайти за чем-нибудь. Мамона

В купцовы руки так и шла.

И это не в обход закона,

По Божески вершил дела.

Над золотом не чах в подвале,

В кубышке денег не копил.

Его доходы воздвигали

В округе храмы. Этот был

В почётной дюжине по счёту.

Бог миловал – проект создал

Растрелли сам, ну, а работу

Строитель курский исполнял.

Пока Агафья скучно-светский

Вела о стройке разговор,

Сынишка с любопытством детским,

Их обогнав, во весь опор

На верхотуру устремился,

Где чуткие колокола

Позванивали чуть. Затмился

Мальчиший разум. Понесла

Его нелёгкая быстрее.

И с поднебесной высоты

Он оборвался вдруг…

                  Страшнее

Простора этой пустоты

Не знали мы с моею лирой…

Жизнь только-только началась,

И вот с земным прощанье миром,

Как нитка,

связь

оборвалась…

* * *

Белей, чем смерть, бежал строитель.

«Зачем я только разрешил

Мальчонку взять… Несчастный житель…

И жил и, вроде бы, не жил…»

Но мать быстрее добежала.

И что же? Видит – сын стоит

Ни в чём как будто не бывало!

Вот только… удивлённый вид…

Как будто перед сыном каясь,

Сказала, содрогаясь вновь

И на колени опускаясь:

«До смерти я перепугалась…

А ты, роднуля… жив-здоров…»

Тут мастер подбежал: «Едва ли

Всё получилось без того,

Чьим именем мы храм назвали.

Великий Сергий спас его».

И Прошка, словно подтверждая

Догадку, робко произнёс:

«Как будто сила там какая

Меня держала». – «Сноп волос

Так дыбарем и подымался. —

Володька Тишкин подошёл. —

Я видел всё. И напужался.

Видать, за ентовский хохол

Его невидимо держали».

А в высоте колокола

Чуть слышно на ветру звучали.

И ливня наплывала мгла.

* * *

И всё же чудное паденье

Оставило опасный след.

Он заболел, а излеченья —

Проходит время – нет и нет.

Врачи, сменявшие друг друга,

Дежурившие день и ночь,

Считались лучшими в округе,

И всё же не могли помочь.

И вот во сне он видит ясно —

Мария-дева подошла,

Над ним склонила лик прекрасный,

Больного за руку взяла.

И внятно, с неземною силой

Сказала (так читают стих):

«К тебе приду я, отрок милый,

И исцелю от бед твоих».

И хорошо на сердце стало,

И он придумывал ответ,

Но, как речной туман, пропала

Пречистая. Была и нет.

И сон со временем забылся,

Почти ушёл в туман седой.

Но вскоре крестный ход случился

С иконой Курской Коренной.

И, чтобы в луже-океане,

Что встала на пути у них,

Не потонуть, пошли миряне

Через ограду Мошниных.

Агафья сына приложила

К святыне – и болезни тьму

Сожгла икона. Жизни сила

Вернулась прежняя к нему.

А вскоре старший брат к семейным

Делам мальчишку приобщил.

Сначала он благоговейно

Всё, что положено, вершил.

Но чуть позднее за прилавком

Доходы-прибыли считать —

И скучным делом, и не главным

Уж находил. Пораньше встать

Старался, чтобы в храм на службу,

К заутрене не опоздать.

А там опять же было нужно

Хвалить товар и продавать.

Но если только выпадала

Минута без мирских забот,

Его от стойки отрывала