И желудок отзывается голодным урчанием.
— Я поняла, — улыбается Лена.
Мы заходим на кухню, по которой плывет знакомый с детства аромат жареной картошки. Подруга перемешивает ее, а затем разворачивается и буравит меня пристальным взглядом.
— Арин, а Миша не сын Егора, что ли? У меня глаза на лоб полезли, когда его увидела.
— Почему? — спрашиваю, хотя ответ мне не нужен: Миша — вылитая копия своего биологического отца, Артема Львова.
Лена прекрасно его знает. Сложно не знать, ведь Львов был звездой универа. Горячий, спортивный, успешный, уверенный в себе. Одним словом, лидер. За ним шли, к нему прислушивались. Каждая студентка мечтала стать его девушкой.
— Сама не верю в то, что сейчас скажу, — хмыкает Лена, — но… Мишин отец случайно не Львов?
— Он, — вздыхаю я.
— Офигеть! — всплескивает руками она, бухается на табуретку напротив. — Вот это новости! Арин, как так?
Я прекрасно понимаю, почему она так удивлена: мы со Львовым ненавидели друг друга до конца третьего курса. Он цеплял меня без всякого повода, и я избегала его как могла. Безуспешно. Единственная из всех не велась на его статус, не мечтала стать его девушкой.
Все изменилось на последнем курсе.
8. Глава 8. Поставщик неприятностей
Девять лет назад
Арина
Я до сих пор помню, как приезжаю в город ранним рейсом и впервые вхожу в университет, в котором собираюсь учиться.
Здесь даже дышится легче. Большое светлое здание влюбляет меня в себя с первого взгляда. Оно таит в себе кучу возможностей, обещает новую жизнь. Лучшую.
Поступлю — смогу жить в общежитии. Пусть там тесно, общие души, туалеты и кухня, зато — свобода! Больше не нужно будет скользить по дому тенью, терпеть очередного маминого ухажера и ее недовольство. Чувствовать себя лишней.
Я беру памятку для абитуриентов, узнаю, как проходит процедура поступления и, полная надежд, возвращаюсь домой, чтобы поделиться с мамой.
— Пф, — качает головой та, изучив брошюрки, — на эконом собралась поступать?
— Да, — сглатываю я. — Я ведь говорила. Что не так?
— Там конкурс бешеный, не пройдешь.
— Пройду, — упрямо заявляю я.
Однако права оказывается мама.
В тот момент, когда мы с ней вместе приезжаем в университет и подходим к стенду со списками поступивших, сердце ухает вниз, а из глаз брызгают слезы: я не обнаруживаю себя в этом списке. Чтобы пройти, мне не хватило не пять, не три и даже не два — всего одного балла. Одного!
Мать полосует меня хлестким взглядом и цедит сквозь зубы:
— Бестолочь! Я же говорила! Зачем только целый день потратила на эту поездку… Поехали домой.
Говорит это при всех, кто стоит у стенда. И я, сгорая от стыда, тащусь за ней, опустив плечи.
Когда мы возвращаемся домой, мама усаживает меня за стол на кухне и садится напротив, скрестив руки на груди.
Поджимает губы и щурится. Молча.
Проходит минута, идет вторая, а она все еще молчит. Как и всю дорогу обратно в наш небольшой городок.
Я сжимаюсь в комочек, опустив взгляд в пол. Мамина пытка молчанием всегда давила на меня еще сильнее, чем ее крики. Когда она орет, я хотя бы знаю, в чем провинилась в очередной раз, но когда игнорирует — схожу с ума, изрядно себя накручивая. Что не так? Отсутствие ответа изводит, зудит под кожей.
— Я ведь говорила, поступай в колледж или техникум у нас, чем плохо? Все так живут, — наконец-то подает голос мама. — Нет, ей в большой город захотелось, в университет.
Захотелось. Всегда хотелось. От фразы «все так живут» сводит зубы.
