– Ну, Соня! – приседаю перед ней расстроено.
Краска растеклась по столику, и сейчас жирными каплями падает на пол. Пытаюсь отобрать кисточку у маленькой шкодины, но она не отдаёт.
– Дя-дя-дя! – требовательно хмурится, пряча кисть за спину, пачкая ещё и кофточку, отползает от меня, садится и пытается откусить кусочек кисти.
– Соня, это ка-ка! Нельзя в рот! – перехватываю её ручку прежде, чем краска попадает на её губёшки.
– Дя-дя-дя! – капризно.
– Доченька, милая, почему ты поспала так мало, – хнычу я, поднимая малышку на руки.
Я должна была успеть дорисовать картину. Мне её завтра отдавать заказчику, а там ещё столько всего не доделано!
Но планировать что-то, когда у тебя маленький ребёнок – бесполезно!
Соня лучше знает, когда маме нужно работать, а когда заниматься моим главным сокровищем – ею!
Кое-как забираю кисть из цепких пальчиков, Соня начинает обиженно всхлипывать, а потом и вовсе рыдает в голос, пока я отмываю её от краски.
– Ну всё, маленькая моя, не плачь, мама больше не будет бросать свои баночки без присмотра, обещаю, – поглаживаю мою крошку по голове.
Даю ей в руки резиновый прорезыватель для зубов, прикусывает, жалобно всхлипывает.
Ох уж эти зубки, когда они уже вылезут!
Понимаю, что мы только в начале этого сложного пути. Пробую лобик малышки – горячий. Опять температура.
Меряю, тридцать семь и пять, не критично, но теперь понятно, почему Соня капризничает и кушать отказывается.
Грудь распирает от молока, но малышка упрямо отворачивается.
Придётся опять сцеживать, а потом кормить её из бутылки. Хотя Соне уже одиннадцать месяцев, а я планировала после года отучать её от груди. Вот, возможно, придётся сделать это раньше.
Как будто услышав мои крамольные мысли, дочь пытается задрать вверх мою домашнюю футболку.
– Что, жалко отдавать? – смеюсь я.
– Тя-тя-тя! – объясняет Соня, преданно заглядывая мне в глаза.
– Это тя-тя! Согласна! Давай покушаем! – помогаю дочери пристроиться поудобнее, качаю её, напевая песенку.
Может, заснёт сейчас, и я успею закончить срочную работу.
А ещё нужно приготовить малышке кашу на вечер и постирать её вещи. Машинка стиральная у нас сломалась неделю назад, и это, на самом деле, катастрофа.
На мастера у меня просто нет лишних денег, всё расписано до копейки. Вот если получу за заказ, то первым делом починим машинку. Но чтобы их получить – картину нужно дорисовать, да ещё и чтобы понравилось. А там такая капризная барышня с “аристократическими” запросами. Ей, видите ли, нужен пейзаж в стиле Прованс, но при этом она потребовала добавить столько пошлых деталей, что картина потеряла своё очарование. Теперь на переднем плане у нас жёлтые тюльпаны, того самого вырвиглаз цвета, которым Соня покрасила себе ухо.
Ну что ж, зато он хорошо гармонирует со шторами в их безвкусной гостиной. А это для заказчицы главное!
Соня засыпает, а я до поздней ночи вожусь с прорисовкой злосчастных тюльпанов. Хорошо, что на картине не будет моего имени. Эта не та работа, которой я хотела бы гордиться…
Взгляд падает на другой холст. Вот его я рисовала с душой. А точнее, туда я вложила всю свою боль, тоску, обиду.
Это пейзаж, который открывался из большого окна в гостиной нашего дома с Сергеем.
Желтеющие листья клёна, резные белые качели под ним, вдалеке беседка, увитая плющом.
Когда-то я мечтала, что на этих качелях будет заливаться смехом наша дочь, а рядом мы бы обязательно поставили песочницу и детский бассейн летом. Но этому не суждено было сбыться, как и увидеть мне этот клён ещё раз в зелёном наряде. В моей памяти он остался одиноким, холодным, обдуваемым всеми ветрами. Как и я теперь…
