– Эффимия! – судя по тону, мама окликнула меня не в первый раз.
Я улыбнулась и повернула к ней голову, показывая, что слышу.
– Какие у тебя планы на завтра, дорогая?
Я моргнула, думая, что уж мои-то планы известны всем. Да, в последнее время я пыталась поменьше говорить об академии, ведь эта тема не слишком радовала маму. Но чтобы они напрочь забыли о поступлении? Да не может быть.
– Мам, я завтра иду в академию, у меня экзамен.
Отец вопреки этикету брякнул ножом о тарелку так, что я вздрогнула.
– Я полагал, эти дурацкие мысли покинули твою голову, Эффимия!
– Но… – Я заморгала чаще.
– Дорогая, – вступила мама, – ты совсем не говорила об этом, и мы решили, что ты забросила эту детскую блажь…
– Это не детская блажь, мама! Я маг!
– Вот видишь, Белла, к чему привело твое попустительство! – Отец повернулся к матери. – Вместо того чтобы вырасти достойной наследницей, наша дочь решила опозорить семью!
– Дорогой, не будь столь суров…
У младшей сестренки из спины вылетели крылья: она явно была перепугана агрессивным настроением за столом.
– Хватит! – Отец только что по столу кулаком не стучал. – Мне надоели эти хождения вокруг да около. Никакого поступления не будет. И завтра же я лично посещу Шеффилдов, чтобы ускорить свадьбу.
Я почувствовала, что леденею. Это был как кошмар, только он почему-то случился не во сне, а наяву. Я словно проваливалась в холодную колючую темноту. Все реакции притупились этим холодом. И даже крылья не вылетели из спины.
Для родителей это был несомненно добрый знак: не так уж дочь и расстроена, раз не потеряла самообладания.
Но это не соответствовало истине.
Я в этот миг вдруг поняла, почему черные отшельники уходили на грозовые перевалы, и сама прямо сейчас мечтала бы оказаться в месте, где нет ни одного человека. Ловить голыми руками молнии и втыкать их в любого, кто только осмелится приблизиться.
Мои крылья остались в спине лишь потому, что я вся превратилась в кусок льда. И только голова, как жаровня, кипела болью и разочарованием.
Я направила весь лёд туда, вверх, по шее, прямо в мозг. Накопленной магии оказалось достаточно, чтобы блокировать все реакции.
Мне вдруг стало велико мое тело. Я, маленькая и жалкая, поселилась глубоко внутри. Мне не хотелось глядеть через глаза. Слышать через уши. Осязать пальцами. Я не желала чувствовать, понимать. Я спряталась ото всех в глубине души.
Когда горничная проводила меня наверх, я шла. Не мешала ей меня раздевать. Послушно легла в постель. Но мыслями я была не здесь.
Внутри себя я кольцом обвилась вокруг маленького огонька оставшейся магии. Я начала его отчаянно оберегать. Я решила, что теперь буду жить здесь. Растить свой магический костер до тех пор, пока его размер не станет убедительным доказательством моей состоятельности как волшебницы. И под убедительным я имею в виду то, что будет достаточным даже для черного отшельника.
Утром я не встала с кровати, пока за мной не пришли. Да и горничную едва услышала.
Все было как через густой и вязкий кисель. Слова долетали с трудом. Касания не ощущались. Естественные потребности организма были лишь досадной помехой.
Забегали вокруг меня где-то к вечеру.
Тормошили, пытались кричать, заглядывали в глаза.
Почему они не рады? Я же теперь идеальная дочь. Не возражаю, не досаждаю, не перечу. Говорят есть – ем. Говорят идти – иду. Сижу, сложив руки. Молчу.
