Предчувствие и действительность - страница 24

– Видишь, – сказал Леонтин, – те темные башни резиденции, что высятся как надгробия угасшего дня. Но люди там, среди которых сейчас находится Роза, совсем другие. На них не распространяется благочестие и простота. Я бы хотел лучше видеть ее мертвой, чем в такой компании. Мне кажется, будто она залезла в большую пышную могилу, как невеста смерти, а мы отвернулись от нее предательски и отпустили ее.

Леонтин ударил по струнам гитары и спел коротенькую песенку про ясное утро. Затем они оба сели на лошадей и поехали в горы. Побродив несколько дней и осмотрев самые странные места в горах, однажды вечером они в темноте прибыли в деревню, где остановились на маленьком постоялом дворе. Но там было пусто, и только от старухи, сидевшей в комнате, они узнали, что местный арендатор дает сегодня бал в своей усадьбе, и что все домочадцы пошли туда, чтобы посмотреть на праздник. Поскольку время для сна еще не наступило, да и ночь выдалась красивая, оба графа решили прогуляться. Они пересекли всю деревню и вскоре оказались на другом ее конце рядом с садом, за которым располагалось жилище арендатора, из освещенных окон которого до них доносились звуки танцевальной музыки. Леонтин, которому это неожиданное обстоятельство вернуло веселое настроение, тут же перемахнул через садовый забор и уговорил Фридриха сделать то же самое. В саду было абсолютно тихо, они прошли по каким-то тропинкам к жилому дому. Окна комнаты, в которой танцевали гости, выходили как раз в сад, но они были высоко, на втором этаже. Огромное густолиственное дерево росло прямо перед домом, доставая ветвями до открытого окна.

– Дерево – это настоящая лестница, – сказал Леонтин и через мгновение был уже наверху.

– Подслушивание, – сказал Фридрих, – особенно счастливых на свидании людей, всегда попахивает чем-то нехорошим.

– Если ты будешь и дальше тянуть резину, – крикнул сверху Леонтин, – я начну так кричать, что все сбегутся и поймают нас, как дураков, или хорошенько поколотят.

Входная дверь внизу действительно скрипнула, и Фридрих тоже поспешно забрался наверх и уселся на ветку. Оттуда сверху, из густой кроны дерева они могли обозреть все собравшееся в доме общество. В эту минуту объявили вальс и пары одна за другой пролетали, кружась, мимо окна. Молодые, стройные сыновья хозяев, в строгих и наглухо застегнутых фраках, смело кружились в танце с порядочными девушками, раскрасневшимися от здоровья и радости. То и дело счастливые, толстые лица двигались, как полные луны, по этому звездному небу. Посреди толпы танцевала худощавая фигура, словно сатир, выделывая самые замысловатые гипертрофированные повороты и прыжки, как будто желая соединить все, что было наигранным, смешным и отвратительным, в каждом отдельном человеке общества в одну общую карикатуру. Вскоре после этого можно было увидеть его играющим на скрипке среди музыкантов.

– Это, в высшей степени, странная личность, – сказал Леонтин и отвел от него взгляд.

– Какое-то странное чувство, – ответил через некоторое время Фридрих, – из огромного, тихого одиночества вдруг вглядываться в красочную радость людей, не зная их внутренней связи, вот они кланяются друг другу, как марионетки, сгибаются, смеются и шевелят губами, и мы не слышим, что они говорят.

– О, я не мог бы желать представления более ужасного и одновременно смешного, чем игра этих музыкантов, – сказал Леонтин, – которые играют с таким энтузиазмом даже самые сложные пассажи, и этот зал, полный танцоров… а я не слышу ни звука.