Она выносила этот план, она его продумала до мелочей, родила, как рожают ребенка. Это был сознательный акт, на который ее толкнула нужда, но нет, не нужда в материальном смысле, а нужда в плане духовном. Для нее, оставшейся без мужа, который умер, и сына который женился и уехал подальше, больше нечем было порадовать себя, изменить свою жизнь к лучшему, внести в нее хоть капельку жизни. Воровство для нее было чем-то вроде акта свободы, безумия, желания показать себя и вырваться из тисков старости, когда уже ничего не происходит, и когда память постоянно поставляет ее, как медленную пытку воспоминания, унижающие ее достоинство. Она часто вспоминала, как на рынке ей однажды сказали: «Женщина отойдите, это дорого стоит, вы все ровно не будете брать». Это было больно, и это боль требовала выхода в самых причудливых формах. Вот она и решила украсть колбасу, дорогу, сухую, целую палку, в самом дорогом супермаркете, который могла найти недалеко от дома. Она хотела не просто украсть, а украсть мощно, с вызовом, и эта косметика на ее лице, а в обычной жизни Элеонора Васильевна почти не красилась, сияла на ней почти как боевая раскраска. Она вышла на воровство как бой со своею судьбой, которую не могла принять, а глаза продавцов и зевак сейчас смотрели на нее, похихикивая над ее внешней неадекватностью, и ничего не понимали.
Это идея о воровстве пришла к ней уже давно, где-то полгода назад, но уже после того, как умер муж, и ее проводили на пенсию. Она ходила по магазинам, приценялась, выбирала магазин, изучала товары, а главное, продумывала план, как украсть незаметно. Выбор пал на колбасу, такую Элеонора Васильевна раньше никогда не покупала, колбаса стоила дорога, тем более в таком дорогом магазине, как этот. Чтобы пронести ее незаметно, нужно было виртуозно оторвать наклейку со штрих-кодом и незаметно положить колбасу в сумку. Элеонора Васильевна тренировалась на дешевой колбасе, приносила ее домой и снимала с нее этикетку при помощи подручных средств. Руки у Элеоноры Васильевны были золотые, она была знатная рукодельница, все время что-то шила, перешивала, вязала и крючком и спицами, и теперь эти навыки ей пригодились.
Она хотела этого преступления всей душой, жаждала его, оно ей было необходимо, как свежий воздух в затхлых стенах ее невыносимой жизни. Ей давно уже надоело жить по правилам и заповедям, которые она раньше всегда соблюдала, надоело переходить дорогу исключительно на зеленый свет, и теперь на старости лет она решила рвануть на красный. А что ей было терять, если у нее больше, как она считала, ничего не осталось. Она даже была не против, если ее «заметут», поймают с поличным, перед ее глазами то и дело вставала картинка, как она сидит за решеткой вместе с «ночными бабочками», и ее допрашивают. Такие картинки она видела в кинофильмах. Она всегда знала, что если воруешь миллионы и миллиарды, то тебе ничего не будет, а если кусок хлеба или колбасу, то все может быть, и решетка тоже. Только за всю свою жизнь ни скрепки с работы не утащила, а тут позарилась на целую колбасу. Но просто взять и вынести ее – этого было мало, нужно было еще устроить скандал на пустом месте, пойти, так сказать, ва-банк. Шумный вор всегда менее подозрителен, наглость рулит. Наглость часто принимают за правоту, а тихость за слабость. Элеонора Васильевна наглой никогда не была, а тут решила постараться.
