– Знакомьтесь.
Роскошная блондинка – ненавижу таких! – холеная, как породистая лошадь. Какого черта, однако, я должна свей знакомиться?
Она протянула мне руку, вальяжно, как для поцелуя:
– Дина Валентиновна.
Нет, стразовая моя, я тоже не девочка, подумалось…
– Александра Николаевна. А это мой муж, Аркадий.
– Мы знакомы, – ледяно сказала она и фыркнула куда-то в сторону. Аркадия перекосило, и он, извинившись, рванул на кухню. Кеша, хлопая крыльями, несколько раз дернулся туда-сюда и, наконец, пошел за ним.
– Мы с Аркашей коллеги, – молвила блондинка. – А вы, моя милая, чем занимаетесь?
– В основном любовью, – ответила я, – но сейчас мне некогда. Я должна посетить туалет.
Оставила ее с открытым ртом и вышла. Я не виновата, что кофе с коньяком на меня так действует.
Проходя мимо кухни, услышала, как Аркадий шипит на Гошу:
– Хоть бы ты меня предупредил, я бы…
А Кеша так же шипяще оправдывается:
– Я сам не знал. Я ее не приглашал. Ты же ее знаешь. Не могу не…
Я громко хлопнула дверью туалета.
Когда я вернулась в комнату, Динка-блондинка сидела на подоконнике и курила, молодые ученые читали оду имениннику, а Аркадий – мрачнее тучи – сидел возле рояля и тыкал пальцем в ре-диез.
– Хотите танцевать? – спросила я этих химиков. Стряхнула Аркадия, села за рояль и сыграла им чарльстон на тему Грига… понимали бы они юмор! Сплясали, и Геша тоже.
Блондинка на окне презрительно улыбалась. Мне страшно захотелось сделать так, чтобы с нее слетела вся ее холеная красота, чтобы она хоть на минутку стала некрасивой, вылезла бы наружу… Вылить ей кофе на белую юбку что ли? Представляю, как заверещит!
Я бросила играть.
– Что же вы? – спросила она, стряхивая пепел на паркет.– Так мило.
Ми-и-ило, растянула это «и», как жвачку, так ми-и-ило. Аркадий заскрипел зубами. Ах, вот оно что! Стыдно, значит.
– Что вам сыграть, мадам? – спросила я.– Вы хотите сплясать?
Блондинка нежно улыбнулась:
– О нет. Развлекать публику – это, скорее, по вашей части.
– Конечно, – ответила я. – Хотите, я станцую? Геша, ставьте бокалы на стол – будет баскский народный танец. Мадам оплатит убытки.
Я рыжая, как Саломея, я буду плясать… но в следующий раз. А сейчас мне пора… у меня свиданье. Чао!
И сделала им ручкой. Химики ржали, блондинка окислилась:
– У Аркаши явно испортился вкус.
Аркадий позеленел и вышел в прихожую. Я за ним.
– Прекрати паясничать, – сказал он.
– Бога ради, – ответила я.– Как тебе будет угодно.
К ней он, конечно, в теплых кальсонах не приходил. Но это уже не мое дело.
***
В конце концов – с тех пор прошло уже два года. Я сижу на парапете набережной и играю на сопрановой блок-флейте песню Сольвейг, играю, наслаждаясь своим несчастьем. Играю, чтобы рассказать все это тому, кто умеет слушать. С серенького небосвода на землю капает снег. И кто-то добрый кинул мне гривенник, блестящий, как звезда.
Бабушка не может понять. Ее жених погиб в шестнадцатом году на германском фронте, и бабушка вышла замуж за дедушку… он был пролетарий. Потом родилась мама, потом я, а теперь бабушку часто обсчитывают в булочной, потому что она плохо видит, и ей только иногда снится юнкерский бал – в коричневатом, как старые фотоснимки, сне – и музыка, и Елагин, и «я к тебе прибежала на лыжах».
***
Уже кончается зима, ее певучее ненастье.
Ее метели кружевной все чаще путается нить.
Оставь мне снежные дома и это тонкое запястье,
