Нина с красным лицом, выдавила из себя:
– Времена, вон какие, Мирошенька, безденежье, безработица. Да я ж весь день в бегах, дети вечно заняты, Виктория на двух работах, Юрка – сам видел. Был бы жив Саша… да и деньги… пенсия на инвалида, дежурю сутки через двое, бегаю по социальным службам, храмам, Юля беременная ещё, к ней мотаюсь в Озерки…
Мирон покачал головой, устало вздохнул.
– Времена, говоришь не те? Юлия беременная? Вот же новость-то и невидаль! Она, что ж, всю жизнь беременная? Так жить нельзя. Ты детей на шею посадила, а они и ножки свесили. Нет, не то, Нина, не то. Плывёте по течению, а сейчас время, когда вперёд смотреть нужно, блюсти себя, доказывать свою состоятельность, не гнуться под этот свихнувшийся, с катушек слетевший мир. Порядок в доме и в голове наводить, это тоже должно входить в личную конституцию простого человека – целое из мелочей состоит. И, пожалуйста, не уговаривай меня, Нина, на «плохие времена»! Надо же! Все тут занятые, деловые, беременные, всех жалко и во всём, оказывается, времена виноваты. Юрка мне тут с усмешечкой в первый же день преамбулу вашей конституции разъяснил: у нас-де всё можно. Перефразируя одного хорошего писателя, скажу: когда всё можно, то и Бог не нужен. На Юрке вашем, извини, Нина, дрова возить можно, а он бока отлёживает. Мне довелось немного в монастыре поработать. Если бы монахи там только молились, так сказать, одни молитвы своим занятьем сделали, они бы с голоду умерли. А там нужно и за скотинкой смотреть, огород обихаживать, запасы делать, стирать, кельи, двор убирать. Работы хватает. Порядок в избе – порядок в голове. Мудрые это были мамины слова.
Нина опустила голову.
Мирон встал.
– Ладно, будем исправлять кривую. У меня ещё со вчерашнего вечера план созревал, а планы я привык в жизнь претворять. Зайду-ка я к этому тунеядцу. Выясню, за какие такие заслуги ему особые преференции выданы в вашей скорбной обители ничего не делать, спать, пить, жрать, да на мать кидаться.
– Мирон! – умоляюще прижала руки к груди Нина.
Мирон улыбнулся.
– Я миротворец, но меч всегда со мной.
Он приостановился у двери.
– Нина, такси, можно будет вызвать?
Нина приложила руки к груди, в глазах её сверкнули слёзы.
– Ты уехать решил? Прошу, не уезжай! Мироша, не уезжай. Прости нас…
– С какой стати? Новый год и Рождество, Бог даст, отпразднуем вместе.
Стукнув разок кулаком в дверь, он тут же вошёл в комнату Юрия. Тот лежал на кровати и курил, глядя в потолок. Мирон обвёл взглядом комнату, усмехнулся тому, что секции чугунной батареи выкрашены в цвета радуги, но в неправильной последовательности.
Комната освещалась слабой лампочкой под красным зонтичным абажуром, пол был застелен паласом, тоже красным, красными были и занавески на окнах. Одну стену занимали плакаты Виктора Цоя, каких-то западных рок-групп, афиша фильма «Брат», плакат с красоткой в бикини; в посудном шкафу пылились пустые бутылки из-под импортного алкоголя и пустые пачки от сигарет, на подоконнике стояли большие звуковые колонки.
– Неплохо устроился, – сказал Мирон, усаживаясь в кресло, – прямо-таки комната отдыха пожарной части Адмиралтейского района.
Юрий не услышал сарказма в его словах, он перевернулся на бок лицом к стене, глухо проворчав:
– Чего тебе надо? Не привязывайся. Пришёл проколоть меня своей палкой? На ней, наверное, ещё и выскакивающая игла с ядом есть. Неплохо вооружился, дядя, дедушка Джеймс Бонд, блин.
