Предпоследний день - страница 4

– А Вадим там как?

– Ищет какую-то девушку, ему кажется, что с ней как-то связана его судьба.

– И такое бывает.

– Ага.

Какое-то время мы посидели молча. Алекс включил музыку – её электронные вибрации немного меня успокоили. Ко мне подбежала его маленькая собачонка (всё время забываю её породу), обнюхала мои ноги, и выбежала из комнаты.

– Ну а у тебя что нового? – спросил я из вежливости.

– Да работаю по-тихоньку.

– А с Ксюшей что?

– Да непонятно ничего. Не могу разобраться в своих чувствах, – мы, конечно, поругались, но, я знаю, что стоит мне попытаться, – и я смогу её вернуть, причём без каких-то особых усилий, но я не знаю: хочу я этого, или нет.

– И такое бывает, – ответил я ему его фирменной фразой.

Алекс нервно хохотнул.

– Выпить не хочешь?

– Хочу.

Он достал из мини-бара, что был в шкафу, бутылку виски и несколько стеклянных стопок. Откупорил бутылку, разлил виски по стопка. Мы выпили. Потом ещё выпили. И ещё немного. Сознание чуть затуманилось. Я засмотрелся на картину с лебедем, расправившим крылья на воде. Картина висела над столом. Алекс проследил за моим взглядом.

– Как тебе картина?

– Классная. Откуда она у тебя?

– Подруга нарисовала. Она художник.

– Ого.

Я очень хотел бы зайти в эту картину и окунуться в холодную воду. Я представил себе озеро, покрытое у берегов кувшинками, а в центре, представляющее собой кристально чистую субстанцию. Хотя почему именно субстанцию? Слово «субстанция» было неправильным словом, для описания озера. Оно было каким-то склизким, будто желеобразный студень. Тут нужно было другое слово. Но какое?

– О чём задумался? – спросил у меня Алекс, после того, как и сам затянулся из чудного стеклянного изделия.

– О словах.

– Словах?

– Да. Ты никогда не думал о том, что мы пытаемся объяснить мир и всё, что в нём происходит словами?

– Ну-у, а как ещё?

– Дело в том, что слова – это изобретение человека. С чего мы решили, что всё в мире должно объясняться словами или скажем математикой, если это всего лишь… я бы сказал, что это условности. Слова – это формальные условности, м-да.

– М-да, – повторил за мной Алекс.

Когда я вышел от Алекса, улицу накрыли крылья ночи. Я шёл среди сгустков тьмы, в которых светили жёлтые лампы фонарей. Фонари прорезали тьму, из-за чего она стекалась в самые дальние и тёмные уголки, собиралась в переулках, под арками, пряталась за углами домов и среди кучкующихся во дворах деревьев. Я старался обходить такие места, так как не любил темноту. Это началось ещё с детства. Я был ребёнком с очень богатым воображением, которое почему-то очень активно создавало для меня всякие разные страшные образы. Например, я очень боялся человека, покрытого чёрной шерстью, и не имеющего ни глаз ни рта. Голова его была похожа на баскетбольный шар покрытый паучьей шерстью. Только уши-кисточки торчали по бокам этого шара. Он был огромным – метра два с половиной ростом. И я знал, где он прячется. Иногда, когда я ходил ночью в туалет, я слышал, как он возится в шкафу, плетёт там свои сети. Как-то раз, я, вернувшись домой из школы, застыл как вкопанный в коридоре. Я уже начал было снимать с плеч рюкзак, как увидел тень, за открытой в родительскую спальную дверью. Кто-то стоял за дверью, в углу. Я прошёл в свою комнату на совершенно ватных ногах. Затем я закрыл свою дверь на замок, сел за компьютер. Я решил сделать вид, что не заметил его, так как почему-то подумал, что тогда он ничего не сделает мне. Он ведь уже давно мог напасть, я же знал, что он всегда где-то тут. Я пришёл со школы на час раньше обычного, поэтому, возможно, и заметил его. Он просто не ожидал, что я так рано приду, и не успел спрятаться. Минут через двадцать, я услышал как он пошуршал, пошаркал по паркету. Половица скрипнула. Всё затихло. Затем снова тихий скрип и шелест. После я услышал, как открылась дверца шкафа в прихожей, а потом раздался странный звук. Звук был тягучим и скользким, каким-то липким. Вечером, когда родители уже были дома, я отважился заглянуть в этот шкаф. На его дне, разведя куртки в стороны, я увидел несколько клочков чёрной шерсти.