Дина не выдерживает и с воплем бросается к пылающим стенам.
«Мааама! Пааапа!»
Она швыряет в огонь снег, но жар такой, что под ногами уже чавкает вода. Появляются перепуганные соседи. Они кричат, суетятся, пытаются тушить. Но вскоре понимают, что усилия бесполезны, огонь не победить. Соседи отступают и смотрят, как догорает красивый двухэтажный бревенчатый дом.
«Где мама и папа? Я хочу к маме! Где она?!» – беспомощно дергает всех раздетая девочка.
Люди молчат, некоторые отводят глаза. Кто-то пытается увести Дину. Она вырывается, но ее держат крепко. Дина ощущает на себе укоризненные взгляды и слышит желчный шепот. «Она всегда была ненормальной. Сумасшедшая». «Игралась петардами и подожгла». «Да. Я видел, началось всё с салютов. Первой загорелась детская». «Жалко Альбину и Олега. Вот так, ни за что, ни про что». «Я всегда говорила им, что девчонку надо лечить».
Девочка кусает чью-то руку, вырывается и убегает. Ей страшно быть рядом с озлобленными людьми.
«Ловите ее!»
«Другие дома подожжет!»
Тяжелое дыхание за спиной, Дину нагоняют и валят в снег. Рот и ноздри забиваются холодными льдинками. Щеки колет разбитая ледяная корка. Снег успел подтаять от огня и вновь замерзнуть.
Машина с красным крестом увозит промокшую Дину. Ей так и не дали теплой одежды. Замерзшие детские пальчики сжимают соскочившую с волос мамину заколку.
Она в маленьком кабинете. Веет сквозняком, но здесь теплее, чем на морозе. Ее осматривает хмурый небритый врач. Когда он задает вкрадчивые вопросы, то сильно пахнет водкой. Она молчит. Дине дают какие-то предметы, просят что-то проделать с ними. Но в комнатке тесно, руки дрожат, у нее ничего не получается. Врач что-то пишет, и Дину уводит санитар. От него тоже пахнет водкой, но еще сильнее – чесноком.
Она оказывается в комнате с железными кроватями и двойными решетками на окнах. Здесь запах еще хуже, чем изо рта санитара. С Дины срывают родную пижаму, взамен швыряют что-то серое и неудобное. Ей всё равно. Она валится на кровать. Острая игла вонзается в попу. Жар охватывает ее. Ей грезится, что она внутри горящего дома…
– Давыдов, сейчас тебя обвинят в убийстве… Как меня в поджоге.
Михаил медленно поднимает глаза. Дина, привязанная к офисному креслу, выкатилась из-за перегородки и смотрит на него. Серые глаза полны сочувствия.
– Надо что-то делать, – с укором говорит взрослому мужчине хрупкая девочка.
«Надо что-то делать», – мысленно соглашается на редкость собранный в привычных ситуациях директор по информационным технологиям. Его гложет болезненное ощущение чего-то непоправимого, перечеркивающего прежнюю размеренную жизнь. Глаза отказываются смотреть на неподвижного человека с окровавленной шеей, с которым он только что боролся.
Распахивается дверь. На пороге возвышается командир охранников Анатолий Бойко. Накачанные ноги, мощный торс и угрюмая физиономия. Стандартный бейджик на широкой груди выглядит столь же маленьким, как княжество Монако на карте Европы. Круглые глазки шарят по комнате, оценивают картину, губы перекашиваются.
– Убил! – сипит он. – Ты зарезал Лёху Бритого!
– Это не я. Мы только боролись. Я не убивал его, не убивал, – оправдывается Михаил и ловит себя на мысли, что совсем недавно сам слышал подобный лепет от растерянной девочки.
– Ну, погоди! – угрожает Бойко знаменитой фразой Волка из одноименного мультфильма. Только улыбаться от этих слов не хочется. – Я сейчас ребят позову. Уж мы тебя…
