Службы не было – настоятель, отец Виталий, служил ночью, – но в храме было оживлённо. Сновали служащие, инокиня мать Таисия с радостным лицом расставляла цветы. На чистом полу играли солнечные блики. Маша купила свечи и ставила их к иконам, когда услышала с крыльца знакомый голос:
– Христос воскресе!
– Воистину воскресе! Когда приехал?
– Да вот только утром, побывал в соборе, – отвечал Саша, – заглянул к вам. А где отец Виталий?
– Ты отца Виталия не видела? – обратилась мать Таисия почему-то к ней.
– Нет.
Она сказала только одно слово, но стоявший на крыльце и до этого момента невидимый для неё Саша тут же вошёл в храм, точно его потянули за невидимую верёвочку.
Вечернюю службу они пели вместе. Всё шло как обычно. Георгий всё время или стоял, или в перерывах между пением сидел рядом с Машей. Иногда они о чём-нибудь тихонько переговаривались. Все к этому уже привыкли и не обращали внимания, но для Саши это оказалось новостью.
На следующее утро после Литургии регент Людмила пригласила Колю, тенора Леонида Михайловича и Марию на поминки – очередную годовщину со дня смерти отца. Настроение у всех было праздничным и, по сути, поминки были только поводом собраться. Коля, повинуясь капризам своего зависимого от алкоголя характера, нагрубил Людмиле и Леониду Михайловичу, поссорился с ними и удрал, хлопнув дверью. Марию послали за хлебом.
– Не закрывайте дверь, – предупредил Леонид Михайлович своим мягким интеллигентным голосом, – сейчас Саша придет.
Она бежала за хлебом радостная и беззаботная, как девчонка: теперь, когда он успокоился, её радовала предстоящая встреча, ведь они знали друг друга уже много лет, пережили трудные времена…
Он пришёл в своей любимой белой рубахе, как всегда, оживлённый и улыбающийся, и, едва переступив порог двери, объявил:
– А есть-то как хочется! Да, как трудно бороться со своим животным началом.
Маша тихо улыбнулась, отвернувшись в сторону. Ей казалось, она поняла тайный смысл его слов. В маленькой двухкомнатной квартирке с крошечной кухней и коридорчиком он был слишком близко, но Маша больше его не боялась.
Был прекрасный солнечный весенний день. В раскрытое окно врывались звуки с улицы, на подоконнике ворковали голуби. Маша заговорила о самом простом – Саша слушал её с преувеличенным вниманием. Вскоре Людмила, как подобает хозяйке, взяла инициативу в свои руки. Леонид Михайлович пристроился в кресле, Людмила на стуле, а им вдвоём отвели место на диване.
Хозяйка с воодушевлением рассказывала о паломнических поездках, Саша – о Пскове, о своей учёбе и особенно увлечённо – об Оригене. Он сидел, опершись на спинку дивана и широко раскинув руки, так что Маша чувствовала себя окружённой им со всех сторон, но в этом не было уже ничего плохого – не было страстного, а было тёплое, дружеское… Так ей казалось. Слушая Сашу и одновременно прислушиваясь к себе, она ловила себя на том, что ей хорошо, весело и спокойно, а ещё приятно чувствовать себя маленькой и хрупкой рядом с сильным мужчиной. Сказано, что во Христе нет ни мужеского пола, ни женского, что тот, кто во Христе – новая тварь, но до этой меры надо ещё дорасти. Время от времени поднимали бокалы. Маша не пила, и никто не заставлял, только Леонид Михайлович сказал с улыбкой:
– Первый раз вижу женщину, которая так мало пьёт.
– Ну, вот и посмотрите, – парировала она.
– А я смотрю и любуюсь.
Время до вечерней службы пролетело незаметно. Вчетвером они отправились в храм, где уже собрались остальные певчие. В тот вечер она пела, как соловей, немного даже смущаясь своего сильного яркого голоса, которому, казалось, тесно было под огромным куполом храма. Было легко и радостно. Вот она и нашла свой ключик. Теперь она поняла: запретный плод сладок, и чем более она будет избегать его, стараясь быть недоступной, тем больше его будет тянуть к ней. Надо стать ближе, дружественнее, чтобы он увидел, что она – простой, обычный человек, и исцелился совершенно.
