Никогда не думала, что роды – это настолько больно! Новая стойка с капельницей, установка или лежать, или ходить, но ни в коем случае не сидеть. Примерно раз в час ко мне приходил освободившийся врач, проверял раскрытие, которое шло слишком медленно и болезненно. Снова и снова писали КТГ. Только бы малышка продержалась! А силы слишком быстро покидали меня. В тот день я почти ничего не ела, не хотелось, на завтрак взяла банан, на обед пила сок. Всё. Но я даже и не хотела ни пить, ни есть. Однако, видя мое состояние, акушерка принесла мне немного теплой воды с мятой и пару долек шоколада, заставила это употребить немедленно. Стало немного легче. Уже ночью, меня наконец-таки забрали в родильную. Взяли согласие на эпидуральную анестезию, поставили в спину сей обезбол, обновили капельницу, потом ввели катетер, и спустя еще какое-то время мы приступили к потугам.
– Давай мамочка, на схватке вдох, задерживаем дыхание и тужимся, – как инструкцию. проговорила акушерка. – Твоей дочке сейчас куда сложнее.
Девочка моя, мама тебя не подведет!
– Вдох, давай давай давай, – поддерживала меня врач. – Еще еще еще, тужимся. Так, выдыхай, умница. Дышим. Еще вдох….
Несколько потуг было на кушетке, потом я переползла на кресло. Ура, сейчас быстренько рожу, думала я. Наивная.
Сколько таких кругов «дышать-тужиться» у меня было я не помню, но внезапно произошло то, что открыло во мне второе дыхание.
– Давай, не халтурь, тужься, – звучал голос акушерки. – У тебя же анестезия, тебе не больно.
– Еще как больнооооо! – пищала в ответ.
– Ты не кричи, а дыши, давай, вдох и тужимся. Вот вот вот, умница. Головка показалась. Опусти руку, потрогай.
Это что-то нереальное! Такое мокрое и волосатое. У меня там. Но осознание, что ребенку, наверное, нечем дышать, заставило собраться. Только бы с дочкой все было в порядке. А внутри меня уже орудовали руки.
– Обвитие. Спокойно. Справимся. Давай, схватка пошла, тужься.
Еще три или четыре схватки, и наступило облегчение, когда я услышала детский приглушенный крик.
– Поздравляю, мамочка!
– Смотрите сюда, видите, девочка?
Я кивнула, мою ночнушку сдвинули вниз, а мне на грудную клетку положили небольшой чуть влажный комочек. Какая же она родная, вся моя, моя доченька!
Я гладила свою кровиночку, пока пульсировала пуповина, а потом у меня забрали дочку, разрезали пуповину, приложили ненадолго к груди и отдали малышку неонатологу.
– Время рождения четыре ноль семь, – произнесла акушерка.
– Рост пятьдесят два сантиметра, вес три шестьсот двадцать, голова тридцать пять, грудь тридцать четыре. Оценка развития восемь из девяти.
Сбоку рука подсунула мне бирочку.
– Проверьте, все правильно указано?
Читаю, девочка, рост, вес… Капитонова. Стоп, что?
– Подождите, я Шило. Капитонова в девичестве, – словно опомнившись, вскрикнула.
– Шило? Да тебя с обеда вся больница ищет, роддом на ушах стоит, а она тут, Капитонова! – возмущенно пробасила врач. – Позвоните Толику.
– Я забыла фамилию мужа, когда воды отошли, – начала оправдываться.
– Недавно замужем? – словно сменив гнев на милость, мягче звучал голос акушерки.
– Скоро четыре года, – смущенно пропищала.
– А расскажи про мужа, а я тебя пока почищу и зашивать буду, – предложила врач.
– Так вы же меня не резали! – удивленно воскликнула.
– Милочка, твой головастик тебе внутренние разрывы оставил.
Следующий, наверное, час, я рассказываю о муже, о том, как хочу назвать дочку, а сама смотрю только в сторону кювета, где под лампой лежит уже укутанный мой сверточек. Как же хочется к ней! Чувствовала, как внутри делали стежки. На двадцать шестом я перестала считать.
