– Лучше и не сказать, – промолвил с энтузиазмом смелый механик, которого Нуантэль только что так искусно похвалил. – Крозон, мой старый приятель, тебе нужно сделать только одну вещь – обнять сначала капитана, а затем и твою жену.
Крозон был, вполне очевидно, тронут этими словами, но ещё не убеждён в их правоте, и это сказалось в его ответе на них:
– Да, прошептал он, – всё это очень даже может быть… лучше не спрашивать, а поверить вам, и однако в ваших доказательствах есть моменты, которых я не понимаю. Объясните мне, почему в письме разоблачают Голимина. Ведь он умер… а злодей, который писал мне письма мог больше не опасаться этого поляка. Зачем писать о нём? И почему он вас не обвиняет… вас… живого… вас, кого он хочет убить… почему он вас не обвиняет также в том, что вы являетесь отцом этого ребёнка?
– Потому что это обвинение было бы слишком абсурдно, оно не согласуется с этим изобретением ребёнка, скрытого якобы у кормилицы, за которой гоняются по всему Парижу и которая искусно меняет адрес за адресом, чтобы ускользнуть от шпиона, усердно разыскивающего её. Давайте посмотрим искренне на такое предположение! Можете ли вы допустить, что, если бы я был бы отцом этого ребёнка, то не принял бы меры предосторожности получше? У меня достаточно средств, чтобы отправить в провинцию или за границу незаконнорождённого ребёнка, если бы случилось такое несчастье и он у меня появился. У меня также хватило бы чувств и любви к нему, чтобы разместить его у себя дома. И аноним знает, что я никогда не проявлял малодушия. Тогда он и приписал это отцовство Голимину, больше не имеющему возможности защититься от этой лжи. Но суть в том, что этот ребёнок не существует… и не существовал никогда. Эта сказка была вытащена на свет божий только для того, чтобы вас посильнее разгневать, как я вам об этом уже говорил. Вы могли бы также меня спросить, почему ваш корреспондент меня не поставил с самого начала на первое место в своих инсинуациях. Ничто ему не мешало вам написать в Сан-Франциско, что у мадам Крозон было два любовника, а не один. Вы, конечно, способны убить обоих, а не одного. Но, вот в чем дело… этот человек три месяца тому назад ещё не занимался мной, у его ненависти, которую он питает ко мне, очень недавнее происхождение.
– Так вы его, значит, всё-таки знаете! – Воскликнул китобой.
– Я думаю, что знаю, но у меня ещё нет абсолютной уверенности, я лишь предполагаю. Он мне не никогда не писал никаких писем. Следовательно, нужно, чтобы я достал себе несколько образцов его почерка, а на это потребуется некоторое время, так как у меня мало возможностей его встретить. В этом случае нужно действовать аккуратно, чтобы избежать неверных действий, чтобы он не заподозрил, что его грязные делишки могут раскрыть. Предоставьте мне небольшую отсрочку и позвольте маневрировать самостоятельно, по моему усмотрению. Я уверен в том, что достигну успеха, и заставлю эту мерзкую личность признать перед вами, что он лгал.
Крозон молчал. На его лице можно было явственно прочитать, что он ещё колебался между сомнением и доверием. И в результате доверие победило.
– Хорошо! – внезапно сказал китобой, – возьмите это письмо. Будет лучше, если оно будет храниться у вас, чтобы вы могли изобличить этого бандита, так как только в этом случае у вас будут доказательства его вины, только я прошу вас действовать быстрее. Когда вы мне докажете, что он клеветал на мою жену, вы вернёте мне жизнь.
