– Какой?
– Очевидно, что прежде всего он хочет устранить меня. Кажется, что я создаю проблемы для него, и он намерен ликвидировать меня… вашими руками, между прочим, мой дорогой Крозон.
– Это возможно, но… ведь не только вас он обвиняет.
– Нет… при ведь поляк уже на том свете, так что он точно старается только ради того, чтобы вы убили меня, и именно для этого он пишет свои анонимки… я уверен в том, о чём я говорю сейчас. Если вы внимательно выслушали мои слова, то увидите, как логично всё выстраивается в череде событий. Другая персона, против которой выдвинуты обвинения, это граф Голимин. Я немного знаю, как он выглядел, но ещё лучше мне известна репутация этого поляка, о чём я старался мимоходом сказать вам, и учитывая его образ жизни почти невозможно себе представить, чтобы у него была возможность встретить где-либо в Париже мадам Крозон. Он вращался в подозрительном мире, где обязательно должен был быть связан с несколькими негодяями, вполне способными не только писать анонимные письма, но и сделать ещё не одну сотню других гадостей и подлостей. Предположите, что один из этих проходимцев мог быть заинтересован в том, чтобы избавиться от такого своего опасного сообщника, каковым являлся Голимин. Предположите также ещё, что этот негодяй является иностранцем, что очень даже вероятно, принимая во внимание тот факт, что Голимин так же не был французом. Все экзотические искатели приключений образуют между собой в нашей прекрасной стране кое-что вроде франкмасонства. И если предположить, что вышеупомянутый негодяй-аноним был, например, американцем, то он вполне мог вас когда-то повстречать где-нибудь в Бразилии, в Мексике, в Перу, в Калифорнии или, по крайней мере, слышать о вас в этих странах. Итак, везде, где вас знают, у вас твёрдая репутация человека решительного и бесстрашного. Все вас знают, как человека, который не способен спустить оскорбление кому-бы то ни было, что вы часто сражались на дуэли, и что вы всегда убивали или ранили ваших противников. Ещё известно… не сердитесь на меня, я вам говорю правду, что характер у вас очень жестокий, и что вам случалось иногда действовать прежде, чем размышлять.
Крозон дёрнулся, как будто хотел что-то сказать. Очевидно, он признавался сам себе, что оценка капитана была справедлива.
– Именно на этих сведениях, – повторил Нуантэль, – этот мерзкий тип выстроил свой дьявольский план. Он подумал, что разоблачая поляка, сделает из вас исполнителя своих высоких устремлений… нет, низких, грязных… работ, что, подчиняясь только своему гневу, вы пошли бы, не утруждаясь выяснением правды, не допуская никаких объяснений, сходу в атаку на так называемого польского графа, и что вы его убили бы… либо на дуэли, либо иначе. Это было бы точно тем, чего он добивался и, чтобы попасть в цель, требуется совсем немного… лишь оклеветать одну, не безразличную вам, женщину.
– И именно об этом романе вы мне сейчас рассказываете, – сказал довольно недоверчиво муж мадам Крозон. – Но сообщник поляка… он причастен к чему? Этот поляк был атаманом шайки разбойников…?
– Я не поручусь, что это именно так, но уверен в том, что у него на совести, несомненно, куча других преступлений.
– И оказывается, что этот сообщник иностранца меня знает! Он даже знает, что я женат! Вы предполагаете очень много вещей. И затем, почему он не назвал мне сразу имени этого Голимина? Почему он ждал моего возвращения в Париж, когда Голимин уже умер?
