Преступный разум: Судебный психиатр о маньяках, психопатах, убийцах и природе насилия - страница 3

Точно так же, как только я начал участвовать в разных судебных процессах, стала очевидна ограниченность объяснений, основанных на диагнозе или причинно-следственных связях. Если я просто представлю названия симптомов и навешу соответствующий диагностический ярлык, это мало поможет суду по семейным делам принять решение о безопасности ребенка. В ходе экспертизы мне необходимо оценить субъективный опыт конкретного человека: его мысли, ощущения, эмоции, убеждения, импульсы, восприятие, чтобы не только попытаться объяснить, почему он повел себя именно так, но и выявить обстоятельства, которые увеличат вероятность того, что он снова поведет себя подобным образом, и, главное, понять, при каких обстоятельствах вероятность подобного поведения уменьшится.

Около десяти лет я регулярно читал вводную лекцию об основах судебно-психиатрической экспертизы студентам-медикам Ливерпульского университета. Поскольку я работал именно в этой области и знал, как привлечь их внимание, то иллюстрировал свою лекцию реальными случаями из судебной практики: историями пациентов, совершивших серьезные насильственные преступления. Перед началом лекции я подчеркивал, что эти случаи нетипичны для пациентов с проблемами психического здоровья. Я не хотел, чтобы студенты покинули аудиторию, утвердившись в распространенном мнении, будто проблемы с психикой опасны для окружающих. Точно так же я должен подчеркнуть, что мои пациенты, чьи истории я здесь привожу, не являются типичными – большинство людей, которым требуется психиатрическое лечение, не опасны и не представляют угрозы для общества.

Описанные в этой книге истории, взятые из моей практики как в качестве лечащего психиатра, так и в качестве эксперта-свидетеля в судах, стали частью пути к пониманию психики моих пациентов и причин их неприемлемого поведения. Во всех случаях, кроме одного, я говорю о людях, совершивших преступление, и, хотя я фокусируюсь на пациенте, не стоит забывать, что его действия причинили вред реальным людям, что есть и другая сторона – жертвы.

Каждое утро на перекличке в тюрьме надзиратели объявляют имена заключенных, у которых есть запланированные на этот день дела. Те, кто собирается встретиться с адвокатами или членами семьи, идут в зону свиданий, а те, кому назначено посещение врача, – в медицинское крыло. Но заключенный, с которым я намеревался поговорить, не должен был покидать здание, я мог осмотреть его, только придя к нему лично.

Еще до прибытия Себа в тюрьму полтора месяца назад персоналу сообщили, что за ним необходимо установить тщательное наблюдение. Его психическое состояние вызывало такую тревогу, что судебно-психиатрическую экспертизу назначили, пока он находился под стражей в полиции. Себ не сопротивлялся полицейским при задержании, но создавалось впечатление, что его не беспокоит происходящее, он как будто не возражал против ареста. Еще более странным был его самодовольный вид. В полицейский участок вызвали медсестру и дежурного врача из местного отделения судебно-психиатрической экспертизы, но Себ отказался выйти из камеры, чтобы с ними говорить. В сопровождении полицейских врачи прошли в камеру для его осмотра, но Себ гнул свою линию: ему нечего сказать. Врачи, проконсультировавшись с коллегой, решили, что Себ не нуждается в госпитализации. Тем не менее его замкнутость, а также характер совершенного Себом преступления не позволили экспертам полностью исключить психиатрические проблемы. Себа арестовали по подозрению в убийстве собственной матери.