Лимон сто раз слышал этот рассказ и теперь лишь механически кивал в нужных местах. Однако историю, свою на сей раз Жердецов закончил нестандартно:
– Жить надоело, Жора, жить! Давно бы удавился, да как подумаю… Куда Ваське без меня? Хоть и хреновый, а отец, без куска хлеба не брошу. Верно? Ладно… Пойду, однако. Надо на смену собираться.
Жердецов работал ночным грузчиком в типографии «Литературной газеты» – бумажные рулоны катал. Лимон запер за ним дверь и тут же завалился спать, в обнимку с механической кошкой.
А на следующий день он взял свою тойоту со стоянки на Самотеке и еще раз покатался по Бутову и его замечательным лирическим окрестностям. Первые мазки осени лежали на перелесках вокруг дачного поселка, в садах пламенели штрифели и светили желтыми боками антоновки. Лимон набрался наглости и купил пакет яблок у говорливой старушки, участок которой примыкал к проклятой даче. Пока расплачивался со старушкой, хвалил яблоки и с хлюпаньем кусал медовый штрифель, дождался: в сарайчике тоскливо взвыл пес.
– Ну и голосище! – вздрогнул Лимон. – Не боитесь такую собачку держать?
– Соседская, – охотно завелась старушка. – С телка ростом, не вру! Чудно как-то называется, я не запомнила. Ночью гавкает – спасу нет, боюсь лишний раз на двор выйти. Так и обмираю, ноги не идут. И кошку мою гоняет – схудала совсем.
– Попросила бы, мать, кого-нибудь, – подмигнул Лимон. – Сын или зять есть? Колбаски собачке через забор… А в колбаску – крысомора. Могу достать.
– Что вы! – замахала сухими ручками старушка. – Грех. Чай, живое. Зять тоже хотел отравить, да я не дала.
– Ну, пусть живет, – разрешил Лимон. – Может, попросишь зятя, чтобы набрал яблочек? Только с дерева, не падалицы. Я бы мешок купил. Семья, понимаешь, большая.
– Зять с дочкой в Сергиевом Посаде живут, – вздохнула старушка. – И так не часто приезжают, а тут ребятишки в школу пошли. По-теперешнему – в гимназию. Ты уж сам набери, сколько надо. Дешевле отдам.
– Хорошая идея! – засмеялся Лимон. – Если в пятницу не смогу, то в субботу, мать, жди. И жену привезу – помогать.
Пока со старушкой общался, все и углядел: защелочку хлипкую на калитке, плюнь – откроется, и глухую стену дома, вдоль которой росла малина, где можно ненароком запутаться. Соседний участок был огорожен металлической сеткой. Рядом, в огороде старушки, стояли пустой курятник и покосившаяся банька. Как раз против баньки темнел сарай, куда днем запирали мастифа.
– Хорошо тут у вас, тихо, – сказал Лимон мечтательно. – Только пусто. Не боишься одна, мать? Дочь с зятем не зовут?
– Зовут… Да куда ж я отсюда? Это для вас тут – дачи, а я в этой избе выросла, отца с матерью похоронила. И бояться мне некого, кроме смерти. Хотя жить-то сейчас страшней, чем помирать.
Попрощался Лимон с бабкой, врубил скорость, напустил пыли и, пока до дому ехал, нет-нет да и вспоминал о старушке. Она так и стояла перед глазами – в кофте своей самовязаной, в байковом темном платье, в прошлом веке шитом, в галошах на толстый носок… Вот живет человек, боясь жизни больше смерти, в огороде, в саду ковыряется по мере сил, еще и детям помогает. А рядом подонок барствует, на чужом горе деньги сшибает. Охраняют его верные придурки и собака, которая за неделю столько мяса сжирает, что старушке хватило бы, наверное, от поста до поста.
– Потерпи немного, мать, – пробормотал Лимон, заезжая на стоянку под путепроводом. – Считай, отгавкался твой сосед, сучий сын…
