Пастор, давно уже завершивший свои переговоры и терпеливо ожидавший в деликатном отдалении, пока Веда завязывала симпатичное знакомство, бесстрастно мурлыкнул:
– Те-те, полегче, местный житель, выражайтесь о духовном лице.
Поименованный таким образом осклабился.
– Ты ещё пока не духовное лицо. – И он добавил обращение, которого Веда не уловила и которое было, наверное, именем любезного проводника.
– Ах, да, – поворачиваясь к нему, просительно сказала акула, – как мне к вам обращаться?
(– Он даже не представился молодой госпоже. – В усы себе проурчал поведавший историю о последнем испытании.)
Не обратив на иронизирующего бюргера и взглядца, пастор откликнулся:
– Зовите меня Григорием.
(И «местный житель», и даже Гоби, в тихой задумчивости мерявший хвою тяжёлыми мягкими шагами, издали тот, похожий на смех, звук, который был уже знаком пришлецам.)
– Так, Григорий… – Повторила акула и глянула через плечо на друга Гоби.
– Шанаэль. – Церемонно представился тот. – Моё имя собственное не так трудно произносимо, как имя этого будущего духовного лица.
Веда назвала себя и Всеволода, хранившего молчание и ограничившегося, впрочем, почтительным поклоном.
– Веда… Не угодно ли, чтобы я называл вас с отчеством, ибо таково вежливое обыкновение вашего отечества? – Без тени иронии осведомился Шанаэль, не столь осанистый, как Сахира, зевавший довольно основательно у выхода со двора с немалым риском дать прибежище в своей пасти белой крупной бабочке, залетевшей сюда.
– Не угодно.– Ответила Веда.– Вы и сами трижды назвали меня «молодой», если это только не формула вежливого обращения.
Шанаэль разулыбался.
– О нет. – Молвил он. – Хотя вежливость – штука хорошая.
Он глянул на Григория. Тот неулыбчиво мяукнул:
– Всё готово.
Веде показалось, что пастор-иронист чем-то недоволен.
– Так пойдёмте, – жизнерадостно проворковал тот, кто пожалел неведомого офицера. – Если придём прежде, чем нужно, нас не осудят, но опоздание пахнет смертью.
Леопарды плавно текли мимо, и, оказавшись в упругих волнах шерсти и мускулов, Веда безмолвно попросила Шанаэля, который тотчас сделал лапой окружающий жест, сразу расчистивший вокруг них достаточное для продолжения интимной беседы пространство, и наклонил к ней усы.
– Что это у вас?
Всеволод и Григорий, очутившиеся сзади и оттеснённые красавцем и силачом Сахирой, послушно шли в толпе. Веда ещё раньше приметила свёрнутую руликом и заткнутую за портупею Шанаэля газету. Тот извлёк её и, прежде чем передать акуле, расправил листы. Он собрался уже развернуть заглавную страницу, как Веда забрала газету.
Шли по белой улочке, выметенной до блеска, так что заметно оживившийся Орс смог поиграть на отлакированных камнях. Рассматривая примятую на тёплом боку Шанаэля газету, вывернутую на третьей странице, акула увидела, что до неё читательское внимание или одно из колющих орудий оставило рваный след на заметке в середине, между большой статьёй о местном футбольном чемпионате и поздравительной телеграммой основателю ветеринарной клиники. В заголовке излюбленным газетами побережья шрифтом Комик Санс было набрано:
Сокрытое делается явным
Из статьи в четыре столбца Веда извлекла следующие сведения, приводимые мной с некоторыми сокращениями:
«Мы помним кровавое событие на Юго-Западной границе нашей Родины, совершившееся девять суток тому. Наша газета первой сообщила удручающие подробности… Без излишней скромности полагаем, что первыми же сообщаем о логическом завершении печального дела. Достовернейший источник дал нам понять, что нынче вечером с известного лица будет снята неприкосновенность и лицо это пригласят дать некоторые разъяснения. Так как мы всецело преданы закону, разумеется, называть имя убийцы мы не станем. Имя же лица, лишённого неприкосновенности, мы публикуем с огромным удовлетворением. Это никто иной, как…»
