– Мертв, – констатировала она. Потом подошла ко второму. – Этот тоже. Умерли довольно давно.
Колеблющийся свет упал на третьего узника – точнее, узницу. Она была еще жива.
«Едва жива».
Руки и ноги скованы цепями, лицо осунулось от голода, губы потрескались от жажды; она прижимала к себе какие-то грязные окровавленные тряпки. Ее пятки скребли по полу, когда она попыталась забиться еще дальше в угол, слабо лопоча что-то по-кантийски и заслоняясь рукой от света.
«Это я помню. Единственное, что еще хуже темноты, это когда появляется свет. Свет всегда означает допрос».
Глокта нахмурился и перевел взгляд своих судорожно подергивавшихся глаз с двух изувеченных трупов на съежившуюся в углу девочку. Голова кружилась от напряжения, жары и вони.
– Ну что же, здесь очень уютно. И что они вам сказали? Харкер прикрыл ладонью нос и рот и неохотно вступил в камеру. За его плечом маячила огромная фигура Инея.
– Пока ничего, но я…
– От этих двоих вы уже ничего не добьетесь, это точно. Надеюсь, они подписали признание?
– Э-э… не совсем. Наставник Давуст не особенно интересовался признаниями коричневых. Мы просто, вы понимаете…
– И вы не смогли позаботиться даже о том, чтобы они оставались живы, пока не признаются?
Харкер сердито насупился.
«Как ребенок, несправедливо наказанный школьным учителем».
– У нас осталась девчонка, – резко ответил он.
Глокта посмотрел на нее сверху вниз, посасывая языком то место, где у него когда-то были передние зубы.
«Ни метода. Ни цели. Жестокость ради жестокости. Наверное, меня бы стошнило, если бы я сегодня что-нибудь ел».
– Сколько ей лет?
– Наверное, около четырнадцати, наставник, но я не понимаю, какое это имеет значение.
– Значение, инквизитор Харкер, такое, что четырнадцатилетние девчонки редко устраивают заговоры.
– Я полагал, что лучше подойти к делу досконально.
– Досконально? Вы хотя бы задали им какие-либо вопросы?
– Ну, я…
Трость Глокты хлестнула Харкера по лицу. Резкое движение отозвалось острой болью в боку, хромая нога подвернулась, и Глокта был вынужден ухватиться за руку Инея, чтобы не упасть. Инквизитор взвыл от боли и неожиданности, врезался в стену и сполз на загаженный пол.
– Вы не инквизитор, – прошипел Глокта, – вы гребаный мясник! Посмотрите, в каком состоянии камера! И вы угробили двоих свидетелей! Какая от них теперь польза, идиот? – Глокта наклонился вперед. – Или, может быть, таково и было ваше намерение? Может быть, Давуст убит завистливым подчиненным? Мелкой сошкой, которая потом заткнула рот свидетелям, а, Харкер? Может быть, мне стоит начать расследование с самой инквизиции?
Харкер попытался подняться на ноги, но на него надвинулся практик Иней, и он снова съежился по полу у стены. Из носа у него закапала кровь.
– Нет! Нет, прошу вас! Это вышло случайно! Я не хотел их убивать! Я хотел узнать, что произошло!
– Случайно? Вы либо предатель, либо полная бездарь, а мне не нужны ни те ни другие! – Глокта наклонился еще ниже, не обращая внимания на боль, простреливающую позвоночник снизу доверху. Его губы растянулись в улыбке, обнажив беззубые десны. – Я уже понял, что твердая рука – самое действенное средство, когда имеешь дело с дикарями, инквизитор. И вы сами убедитесь, что нет руки тверже, чем моя. Ни здесь, ни где-либо еще. Уберите от меня этого слизняка!
Иней ухватил Харкера за одежду и поволок его к двери по грязному осклизлому полу.
