Презумпция лжи - страница 20
«Он защищает нашего Иисуса Христа, а они (кафолическая Церковь) тем не менее почему-то считают, что могут заточить его в Ад (наш, христианский).» (Не забыли ещё? – «Если бы князья христианской республики сохраняли религию в соответствии с предписаниями, установленными ее основателем…»).
В восторженных стихах какого-нибудь пламенного юноши с возрожденческими настроениями сложилось бы, хоть и не совсем корректно ввиду смешения разных культовых мифов и легенд:
«Этот Человек – подобен (языческому) Богу света и знания, которого пытаются заточить в Ад (христианский)».
Ну а в моём, лично, рассказе читатель, тщусь надеждой, и сам догадался:
«Труды Светоносного, запертые в церковном спецхране,» – хотя не стану отрекаться, если кто припишет мне и любой из остальных предложенных вариантов «перевода», кроме, конечно, кардинальского.
И вот если только читатель все эти очень разные варианты «перевода» принял легко и без внутренних возражений, как правильные, то получилось такое счастливое единомыслие потому, что на втором уровне всех этих очень разных мироощущенческих и цивилизационных восприятий мы, как и подабает профессиональным переводчикам с кавычками и без, прежде, чем судить и делать публичные заявления, разобрались во всех соответствующих контекстах. Другими словами, все мы, и я, и мои читатели, всё необходимое для таких множественных пониманий – или удачных «переводов» – знали; одинаково и заранее.
Но в том-то и беда, что такое одинаковое знание всеми и всего случается крайне редко. А вот когда не знают, не всё, или не одинаково, или не все, случаются порой заблуждения действительно страшные.
Причём написал я действительно страшные отнюдь не для красного словца; наоборот, вполне осознанно, и с большой грустью. И чтобы стало понятно почему, приглашаю читателя для начала прикрыть глаза и послушать вслед за мной вот такую отчасти выдуманную историю.
Логия этимона: «Он упал, засмеялся и умер»
ЭТИМОЛОГИЯ. Казалось бы – совсем невинная часть лингвистической науки, а ведь какие неожиданные чувства может она пробуждать у некоторых моих коллег-филологов. Во всяком случае у тех из них, кто любит заниматься «изучением настоящего» в слове или, иначе, постижением его истины – если исходить из многозначности греческих слов этимон и логия.
Вот представим себе, что в каком-нибудь древнем монастыре где-нибудь на севере Испании какой-нибудь ещё совсем юный послушник-школяр, с радостью готовящийся в монахи и попутно увлекающийся этимологией, задумался о происхождении смысловых связей между понятиями геноцид, варварство и вандализм. А интерес у юноши возник, скажем, потому, что он вычитал в одной книге о том, как:
(…на созванной в Мадриде в 1933 году) 5-й Конференции по унификации уголовного права польский юрист – криминолог профессор Рафаэль Лемкин (Лемке) предложил объявить действия, направленные на уничтожение или разрушение расовых, этнических, религиозных и социальных сообществ, варварским преступлением по международному праву… Он разделил такие действия на две группы правонарушений:
– акт варварства, который выражается в посягательстве на жизнь людей или же подрыве экономической основы существования данной группы лиц;
– акт вандализма, выражающийся в уничтожении культурных ценностей….
И ещё из той же книги послушник узнал, что через 10 лет, в 1944 г., профессор Лемкин опубликовал работу