Презумпция лжи - страница 6
Ну и вот попробуй теперь, читатель, пофантазировать и представить себе, что ты – простой строевой офицер в том роковым образом опоздавшем заградительном отряде. Что ты – ветеран наполеоновских войн, в своём императоре души не чающий и жизнь за него готовый отдать без малейшего колебания. И что через несколько дней после сражения стало известно: Груши – не замешкался. Груши ваш отряд «притормозил» совершенно сознательно. Потому что Груши – предал Наполеона. И получилось, что все вы, весь отряд, сами того не ведая и уж точно не желая, стали соучастниками самой подлейшей мерзости, какую только можете себе вообразить.
Вот какие вас охватят чувства в такой ситуации?
После Цусимы наши молодые флотские офицеры – абсолютно ни в чём не виноватые – стрелялись, будучи не в силах вынести позора. Какого именно позора – не знаю, это только они сами знали. Может – позора поражения в бою. Может – позора для Отечества. Может – какого-то ещё. Важно, однако, в моём рассуждении не точное установление причины, а то, что даже будучи лично абсолютно ни в чём не виноватым, в некоторых ситуациях ответственности всё равно не избежать. Если, конечно, ты человек чести.
Да простит мне маршал Груши эту дурацкую фантазию. Он в реальной жизни никогда никого в бою не предавал. В битве при Нови, прикрывая отступление разбитых Суворовым французов, получил четырнадцать – четырнадцать! – ранений. При Ватерлоо до самого конца честно исполнял все приказы своего императора. Когда главное дело уже кончилось, и Наполеон бежал – Груши, не зная об этом, ещё несколько часов добивал прусский арьергард у Вавра. И добил, и увёл свой отряд в целости и сохранности в намюрскую крепость. А затем – собрал остатки разбитой армии, совершил организованный марш и занял оборонительную позицию перед Парижем. Хотя это и не могло уже ничего изменить.
Смысл этого аллегорически-романтического отступления был вот в чём. Во всех моих последующих рассказах не будет поиска лично виноватых – хотя бы потому, что их почти и нет (правда, в масштабах всего Человечества). Но мне тем не менее не хотелось бы, чтобы из-за этого сложилось впечатление, что, коли очевидно виноватых среди нас нет, то никто ни за что и не несёт ответственности. Потому что, как я только что попытался аллегорически продемонстрировать, ответственность есть всегда. Другое дело – осознаёшь ли ты её, какова мера твоих ума, профессионализма и чести.
На основе этого понимания и построен мой первый рассказ, который не только по всем своим внешним признакам, но и по сути – абсолютно макиавеллианский.
ВОТ как среднестатистический читатель это определение – макиавеллианский – понимает? Как, вообще, все мы его обычно понимаем в целях и того, и другого перевода (иначе говоря, в процессе усвоения мысли)?
Ответ напрашивается сам собой, причём на любом языке во всём сегодняшнем образованном мире: это что-то коварное, что-то от нас скрытое, что-то явно не в наших интересах. Какой-то неблагожелательный происк какой-то злой силы, исповедующей один главный принцип: цель оправдывает средства, и для её достижения все они хороши.
Почти аксиома. Но если есть хоть малейшее сомнение, жёсткие правила перевода безоговорочно требуют проверки.
Поэтому беру словарь и смотрю, каково вполне устоявшееся, нормативное значение этого слова. Например, статья из английского толкового словаря после двух обычных притяжательных значений приводит ещё и третье:
Похожие книги
