– Я пошлю телеграмму за своей подписью, а граф заменит ее своею завтра.
– Отлично. Не теряйте же времени.
На следующее утро царь вернулся к нашему разговору.
– Вы уверены, – спросил он, – что телеграмму отослали сразу?
– Да, немедленно.
– Можете ли вы подтвердить, что все мои телеграммы идут вне очереди?
– Да, все без исключения.
Царь был доволен.
У царя никогда не было секретаря
Будучи посланником Бога на земле, царь сознательно и систематически устанавливал для себя пределы, к которым простой смертный стремиться не мог.
Примечательным, но, возможно, мало кому известным фактом является то, что у царя всея Руси никогда не было личного секретаря. Он так ревниво относился к своим исключительным правам, что собственноручно запечатывал конверты с собственными повелениями. Он доверял слуге эту примитивную работу только в том случае, если был очень занят. А слуга был обязан предъявить запечатанные конверты, дабы хозяин мог убедиться, что тайна его переписки не нарушена.
У царя не было секретаря. Официальные документы, письма не слишком частного характера составлялись, конечно, третьими лицами. Танеев писал рескрипты на награды сановникам. Министр двора готовил официальные письма членам царской семьи. Корреспонденцией с иностранными монархами занимался министр иностранных дел – и так далее.
Но были и другие задачи, которые мог выполнять личный секретарь самодержца, – например, готовить отчеты, подписывать важные бумаги, следить за делами особой важности, принимать корреспонденцию и тому подобное. Дел было достаточно, чтобы загрузить работой трех доверенных секретарей.
Но в этом-то и состояла проблема. В дела пришлось бы посвящать третье лицо, а царь не мог доверять свои мысли чужому.
Существовала еще одна опасность – секретарь мог превысить свои полномочия: навязывать свои собственные идеи, пытаться влиять на своего государя. Влиять на человека, который не хотел советоваться ни с кем, кроме своей совести. Даже мысль об этом могла повергнуть Николая II в ужас!
В этом царя поддерживал министр двора, поскольку Фредериксу было бы неприятно видеть третье лицо между ним и монархом.
У императрицы был личный секретарь, граф Ростовцев; у царя не было никого!
Он хотел быть один.
Один на один со своей совестью.
Я вспоминаю наше возвращение из Компьена, где мы присутствовали на незабываемом смотре французских войск. Разговоры шли среди военных, я помню, что в вагоне мы много часов решали один вопрос: сможет ли французская армия сдержать натиск батальонов Вильгельма II?
Все будущее российской внешней политики зависело от нашего вывода. Некоторые из наших специалистов считали, что французские войска были менее дисциплинированны и менее стойки в обороне, чем тевтонские фаланги. Другие утверждали, что, защищая свою землю, французский крестьянин будет драться как лев; события доказали их правоту. Спорщики все сильнее распалялись. Царь не проронил ни слова!
В Ливадии во время отдыха, который Николай II время от времени позволял себе, я был удостоен чести несколько раз сопровождать его верхом. В те дни я еще плохо знал государя и считал своим долгом занимать его беседой. Я начал с последних газетных новостей, крупных политических событий, насущных проблем. Царь отвечал с явной неохотой и тут же переводил беседу на другие темы: о погоде, горах и тому подобном. Зачастую, вместо ответа, он пришпоривал коня и переходил на галоп, разговаривать во время которого было невозможно.
