При свете зарниц (сборник) - страница 44

В конце-то концов на чём эти большие города стоят? На земле… И самолёты с земли взлетают. И лётчик, не поев хлеба, вряд ли сможет держать штурвал. Вот так-то, дорогая Лейла!..

После бани Исхак блаженно потел, положив, как, бывало, отец, сухое полотенце на шею, чтобы пот не тёк по спине, выпил целый самовар чая. Сегодня – отдых, а утром его ждёт работа. Дел хватает: он один на два дома. Надо и кизяков насушить на топливо, и торфу привезти, и травы тайком (рано утром и поздно вечером) накосить по обочинам дорог. Всё это надо сделать сейчас, летом: зимой, как говорится, съел бы грибок, да снег глубок… Ну а потом картошку надо окучивать, сараи и плетни подлатать, дыры замазать, завалинки подсыпать. Работы хватает!..

После чая Исхак отправился к Нурулле. Тот сидел на завалинке, опёршись обеими руками на палку. Увидев Исхака в воротах, радостно зашумел:

– Ого, мать, радость! Студент приехал! Давай подвешивай казан над огнём, начинай суп варить, известно, как густа студенческая похлёбка!..

– Да я сыт, я же из дому! – стал отнекиваться Исхак, но Нурулла затащил его в дом, усадил в передний угол и, пока Хаерлебанат готовила угощение, принялся как всегда, за расспросы.

– Ну, милок, какие хорошие новости привёз? Всё вперёд и вперёд идём, даже оглянуться назад некогда?… А деревня тем временем вовсе в упадок пришла, землю чертополох да кустарники истощили… Где техника обещанная, трактора где?

Исхак смущённо улыбался, пожимая плечами: те же самые вопросы он мог бы задать кому-то, только кому их задашь?

– На Украину, я читал, отправили два эшелона тракторов. Им ведь ещё хуже, чем нам, – ответил он.

Нурулла кивнул головой, взгляд его одинокого, горящего, точно уголь, глаза смягчился.

– Да, сынок… Верно, им хуже. Немец проклятый там многие деревни вообще с землёй сровнял. Но только надо, чтобы трактора и до нас когда-то дошли… Нельзя крестьянину терять надежду!..

Исхак и сам понимал, что нельзя, что чертополох всё нахальнее обступает деревню, кустарники тоже поползли на поля, – но что мог он сделать?

Кончилось лето, и вновь наступила зима. Четвёртый курс тоже шёл к концу. Исхак злорадно вспомнил Мунира Тазюкова: не сбежал Исхак из института ни на первом, ни на втором курсе, скоро кончит, получит диплом, уедет в деревню – помогать измученной земле… Интересно всё же, где сейчас процветает давно окончивший свою юршколу Мунир Тазюков? На каких дорогах отражают солнце его форменные пуговицы, где гуляли те гуси, чьи лапки так сладки?…

Ещё не сошёл снег, Исхак получил от матери встревожившее его письмо. Махибэдэр писала, что очень сильно стала у ней поясница болеть, так, что даже в глазах темнеет. Как-то брала она воду из родника, упала, еле после до дому добралась. С тех пор почти с постели не встаёт, хворает.

Мать прямо не просила «приезжай», но Исхак обеспокоился, и, когда полетел в Челны первый самолёт, он отправился домой.

К счастью, мать оказалась не так тяжко больна, как он опасался. Действительно, прихварывала, годы не молодые, но, главное, тоска, тревога её брала. Приезд сына поднял её на ноги.

– Муратшина Хусаина председателем поставили! – выпалила она торжествующе, едва успев обменяться с Исхаком первыми приветствиями и вопросами о здоровье.

У Исхака даже чемодан из рук выпал. Вот оно, оказывается! И в деревне жизнь не стоит на месте, свежим ветерком и тут потянуло… Ишь, скромник Хусаин! В своём последнем письме к Исхаку он и не обмолвился об этом!