Друзей у него было не много, почитай, один – Федор. Он с детства был маленьким старичком, неразговорчивым, хмурым. Как ни встретишь его – все в делах, все с отцом, то пасут, то косят, то сеют. Но иногда он заходил к Леньке и они вместе шли вечером посидеть на завалинке, отдохнуть от работы, осенью и весной, в прохладные дни, там было теплее. Сидели молча, почти не разговаривая, но так привыкли к таким посиделкам, что когда Федька болел, Леонтий места себе не находил, скучал.
А однажды что-то как лопнуло в Федьке, и он расплакался, и говорил, говорил… Рассказывал, как отец его бьет, мать куском хлеба попрекает, что в семье больше любят старших сестер и брата. Потом всхлипнул раз, размазал слезы с грязью по мокрой мордашке и снова, как одеревенел – опять ни слова из него не выжмешь.
Все ближе они сходились с Федором, Леонтий чувствовал в нем родственную душу, уважал за сдержанность и деловитость. Федор все умел, если у Леньки что-то не ладилось, Федор без лишних слов шел и помогал, хотя и шипела ему в спину мать: «У самого дел – не переделать, а он другому, бестолковому, идет помогать», но мальчишки не обращали на это внимания.
Любил они вместе косить, сначала Ленькин лужок выкашивали, а потом вместе шли на Федькино болотце косить. У Федькиной семьи были козы, и сена тоже нужно было много.
Шли вровень, плечом к плечу, а за ними трава ложилась ровными полосами и только слышно: «вжжик, вжжик». Залюбоваться можно такой работой. Чувствовали себя при этом единым целым; воинами, сражающимися с несметным полчищем врагов…
Так и росли. Федя был всего на год младше Лени, а рос плохо, на пол головы ниже Леньки, но был коренастым, широким в плечах и очень сильным.
Вдруг раздался страшный скрежет, поезд затормозил на станции. Ленька, аккуратно, крадучись, вышел из вагона, боялся вдруг его найдут, заметят. Спрятался в ближайших кустах и ждал отправления вагона. Сколько нужно будет ждать, он не знал, поэтому боялся далеко уходить. Ботинки надел, и с мешком на всякий случай не расставался. Снова хотелось есть, но припасы трогать не было боязно. Ленька заметил вдоль дороги домики с яблонями, яблоки уже спели и вполне годились в еду. Он перемахнул через забор, и стал рвать желто -зеленые яблоки, засовывая их за пазуху. Но тут поезд тронулся, скрипя и покачиваясь, а из дому выскочил мужик с палкой и бросился к нему. Придерживая рубаху с яблоками, Ленька в два прыжка подскочил к забору, перемахнул через него и едва успел догнать поезд, вскочил в последний вагон с каким-то хламом… Уютно устроился между каких-то пустых ящиков и тряпья.
И снова стал вспоминать как они с Федькой лазили в чужие огороды за яблоками в августе, под Спас. Воровать яблоки у деревенских мальчишек считалось не зазорным, и не воровством вовсе, а своего рода традицией. Часто они большой гурьбой, как саранча, налетали на чужие огороды, порой даже морковку таскали и смородину с кустов. У голодных мальчишек съедалось все.
Он достал из-за пазухи зеленое яблоко и с трудом откусил его: «Неспелое!» – сморщился от кислоты, но яблоко доел, а остальные ссыпал в свой мешок.
А потом в один обыкновенный, ничем не примечательный день, Федька пропал. Ленька искал его везде, но его нигде не было. Пришлось идти к нему домой, что было у них не принято и вообще, после Федькиных рассказов Ленька недолюбливал его родителей.
