Прибежище - страница 9

Это действительно произошло?

Вот уж не думал, что когда-либо…

Когда-либо встретит ее.

Он помнил ее лицо так отчетливо, как будто это была жизненно важная информация, помнил, как ее звали, помнил ее возраст… Та десятилетняя девочка, которая в приюте стояла в темном чулане… Та девочка, которой он пытался помочь, которая отвергла его помощь. Та девочка, которая осталась в его памяти как самое болезненное и разрушительное, что он вынес в своей душе из того приюта – теперь все это накинулось на него, как будто произошло вчера.

Но что он должен был делать? Этот вопрос ставил его в нравственный тупик. Рассказать ей, каким образом они познакомились и где, разбередив тем самым ей рану? Возможно, она даже не помнит ничего – он где-то слышал или читал, что иногда у жертв насилия целые эпизоды выпадают из памяти, иногда даже целые года, что все воспринимается ими стерто – словно в полусне. И незачем ей напоминать об этом… Нет, совершенно незачем.

Он поймал в своей душе странное чувство – смутное желание увидеть ее снова вперемешку с тревогой. Что ему-то нужно от нее?..

Это как незатихающая боль, которая проснулась и потребует теперь от него утоления: слышать, что с ней все в порядке… однако знать, что никакого утоления здесь не может быть, потому что в порядке она по определению не может быть.

Возможно, эта встреча была первой и последней… Незачем на это концентрироваться.

9

Люба обошла магазины и кафе на улице Тучек и двух пересекающих ее улицах, спрашивая, не нужна ли где официантка или продавщица. На нее везде неизменно странно глядели и отвечали вежливым «нет». Она подумала, что в следующий раз после такого ответа обязательно спросит, что с ней не так, а пока что будет думать, что в этом городе просто мало рабочих мест.

Она сидела на чердаке тем вечером и разбирала свои вещи из сумки, когда раздался тихий стук в дверь, поначалу напомнивший ей царапанье когтей (крысы!), и она чуть не выронила из рук рамку с фотографией брата, которую собиралась повесить над кроватью – из потребности всегда смотреть на него, видеть его рядом.

Дверь чуть приоткрылась, и это оказался хозяин – уже в другой клетчатой рубашке, но все так же откровенно обтягивающей его пузо. Его редкие нестриженые волосы были зачесаны назад, глазки все так же ласково смотрели на нее.

– Любочка, не хочешь отужинать со мной? Пойдем, я котлетки сделал.

Она едва заметно скривилась, пытаясь оставаться вежливой несмотря ни на что.

Он уже успел за первый же день перейти на уменьшительно-ласкательный суффикс – но так, наверное, все пожилые люди делают по отношению к своим молодым постояльцам… Тем не менее, у нее внутри началась нешуточная борьба. Часть ее истерично заявляла, чтобы она не вздумала с ним хоть сколько-то сближаться, а другая часть твердила, что надо быть взрослой и не обращать внимания на свои детские страхи, комплексы и тревоги. Как еще она сможет доказать себе, что повзрослела, если не путем их преодоления? Поэтому она ответила:

– Спасибо большое… я сейчас приду.

– А… ну хорошо, жду, – он прикрыл дверь.

Она провела по лицу чуть дрожащей рукой. Это тревожное чувство – мысль (крысы!) мелькнувшая у нее молнией в голове, так там и оставалась и продолжала бить в набат. Ну-ка, Люба, соберись. Никаких крыс тут нет и не будет… пока ты сама их не позовешь. А до тех пор они надежно заперты в подвалах твоего бессознательного.