– Да всё я понял, – неожиданно встрял в разговор зашедший на кухню Мурзик. – А ты, как я погляжу, всё не спишь и всё так же безуспешно сам с собою споришь, – ухмыльнулся этот дерзкий кот, который обозрел Алекса и, поставив его на своё место в его жизни, повернулся к своей миске, которая очень своевременно была наполнена любимыми деликатесами Мурзика.
И хорошо, что Мурзик так самолюбив и всегда голоден, а иначе пришлось бы слушать его мурлыкающие отповеди. Мол, я, видя твоё одиночество, пошёл на жертвы, и выбрав тебя, оставил эти, такие мягкие и ласковые руки хозяйки (что есть, то есть, вынужден признать Алекс), которая всегда найдёт время меня приголубить, а что уж говорить о такой мелочи, как совсем немаленькая миска для чего-нибудь перекусить. А ведь ему много не надо, так, самую малость внимания его хозяев, ради которых он между прочим, готов при случае перекричать, а при случае, перегрызть глотки дворовым котам.
– Так что было бы не плохо, тебе, Алекс, – часто корил Алекса своим взглядом или как сейчас, всем своим видом Мурзик, – учитывать этот факт моей преданности и без лишних напоминаний, расширив рацион питания, вовремя наполнять эту и ещё дополнительную миску для моего питания. Ну а если у тебя нет такой возможности, или же ты жлоб по жизни, то тогда спрашивается, на каком таком основании, ты, доведя до слёз дочь и до истерики свою дорогую половину, чередуя неделю на неделю, оставляешь меня при себе (скорее всего для того, чтобы на зло им меня голодом морить, – сделал свой вывод Мурзик). Хотя, можешь не говорить, всё и так понятно. Всему виной твоя мелочная мстительность, с который ты, оставив у себя что-то для неё дорогое, тем самым даешь ей повод для того чтобы лишний раз омыть солёными слезами своё красивое лицо. Которое под воздействиями солей и горестных лицевых искажений, вызванных этими её удручениями, начнёт в скоростном темпе видоизменяться в некрасивую сторону, после чего потеряет свою былую привлекательность и больше никому не понравится кроме тебя.
– А ты, хозяин, как оказывается, ещё тот злыдень, – облизывая с усов молоко, бросив боковой взгляд на Алекса, проявил свою неблагодарность Мурзик.
– Но!.. – Попытался было возразить Алекс, но Мурзик предупреждающе фыркнул и, заткнув этого возразителя, продолжил свою назидательную, под кусочек деликатеса речь.
– А ты вспомни, как вы за меня дрались и, схватив меня за мои лапки (Мурзик притворно и уже приторно пустил слезу), принялись меня тянуть каждый в свою сторону. И кто знает (если бы не вмешательство Лапуси, которая своим криком позволила мне вырваться из ваших рук), до чего бы вы меня дотянули, но душу, вы уж точно из меня вывернули. – Мурзик передёрнувшись от этих воспоминаний, или же от того что слишком большой кусок застрял у него в пасти, сопроводил этот свой передёрг поглаживанием себя лапой по голове. – А такое, знаешь ли, не забывается. Но я, по сравнению с тобой, не столь злопамятный и, так уж и быть, дам тебе возможность загладить свою вину. Так что, слушай и запоминай…– Мурзик, развернувшись в сторону сидения Алекса, присел на свою заднюю часть туловища. Он видимо, испытывал большое удовольствие от этого процесса, когда можно указать на своё место своему хозяину, где он каждое своё многозначительное подлизывание чередовал своими предложениями.
«Вот борзота», – насупив брови, громко про себя возмутился Алекс.
